Сказка «Желание усердствовать, или Прощёная бородавка»

Баба-Яга задумчиво рассматривала в зеркало здоровенную бородавку, невесть откуда прилепившуюся к её носу. Она смотрела и вблизи, и издаля, поворачивалась в профиль и вновь становилась анфас.

— Что же это делается, братцы? — сказала она сама себе. — Ложилась спать красотка-красоткой — всего-то пятьсот шестнадцать годков, «пяточная шпора» да ступа не на солнечных батареях. А нонче!!! С какой стороны не глянь — впереди меня пупырь лезет! Ума не приложу, кто ж мне так личико попортил?

Она увесисто хлопнулась на скамью, так что куриные ноги избушки согнулись в коленках, и уставилась в пространство. Кот по прозванию «Фермер» сидел на печи и помалкивал. Он догадывался, откуда «презент», но держал свои мысли при себе — до поры до времени. Так ничего и не высидев, Баба-Яга прибегла к одному из способов сыска. Она замесила густое тесто, засыпав при этом весь пол мукой. Фермер страдальчески прижмурил глаза:

— Ох, по миру пойдём! Сколь добра зря растрясла. Мука-то пшеничная, дорогущая! Это тебе не у лешачихи — из тёртых гнилушек!

— Брысь, зануда! — фыркнула на него хозяйка, продолжая колотить тесто крепкими кулаками.

Тесто распухло, стало тугим и вязким, словно плечи у налитой молодки. Его раскатали в большой пласт, посыпали сахарным песком, добавили крупно-зернистой золы из ведёрка, растёртую в пыль змеиную шкурку, мелко-нарезанный банан и… Тут Баба-Яга чуток замешкалась, потому как последний ингредиент был её волосом. Она очень гордилась своей шевелюрой цвета Огня и уверяла, что бабы, столь ярко окрашенные, невероятны пылкие не только в волшбе, но и в Любви. Даже, если прожили на свете «… энное» количество лет. Итак, волос был вырван, особым способом изрезан на тысячу кусочков и засунут в тесто. Пирог защипали, смазали желтком и отправили на солнцепёк.

— Так оно вернее будет! — сказала хозяйка и села у окошка наблюдать за пирогом и заодно расчёсывать частым гребнем рыжую «гриву».

— Оно и правильно, — подумал кот. — Пусть себе мысли лишние вычёсывает. А то, как пустится философствовать, так мысли — того гляди — из носа полезут. А оно надо? Ей же для того, чтобы чудеса творить, все эти науки и не нужны. Всё само в руки идёт, с неба падает, из речки выныривает. Потому, как суть её — ВОЛШЕБНАЯ, и никаким порядкам не подчиняется. Кроме одного закона — «НЕ ПЕРЕУСЕРДСТВОВАТЬ!!!». И вот его-то бабам, то бишь, женщинам, непросто выполнить. Будь они хоть Магини, хоть шпало-ноши, хоть профессора, хоть красотки с обложки журнальной. Ну, никак мужикам не удаётся отобрать у них эту «занозу»! И так подступятся, и этак, и всё без толку! Потому, как обороняют наши красавицы своё «непосилье» почище Царь-Пушки. Как жахнут, как пыхнут — ядра во все стороны летят — утекай, кто может! О!!! Пирог-то поспел, и хозяйка моя подчапурилась, к волосьям бантик прицепила. И, кажись, бородавка, меньше стала.

Пирог стоял на пеньке румяный да мягкий. Баба-Яга выжидала, кто первым подойдёт к нему. Таковым оказался местный кабан по прозвищу «Сенька конопатый». Егерь Филимоныч прилепил к хряку имя своего соседа за способность выкапывать картошку на чужих огородах. Сенька-кабан наворачивал печево, не задумываясь о последствиях.

— Ага, вот ты себя и выдал!! — усмехнулась чаровница, и кабан замер на месте.

Баба-Яга же притопнула ногой и запела:

— Кто меня окормил ворожбой и бедой,

Тот пускай предо мной встанет горьким листом.

Отправляю в замен кабана — на постой —

Кренделём, завихреньем, золой и пластом!

Земля вздрогнула, листья осыпались с макушек деревьев, мыши выскочили из норок и громко запищали. Сенька исчез. Вместо него на поляне возник чернющий, словно намазанный гуталином самой высшей марки, колдун. Африканский!!!

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!!! — хмыкнула злорадно Баба-Яга. — Так вот, кто над моей красотой надсмеялся! Над моей, можно сказать, девичьей чистотой!!!

— Ну, ты загнула!!! — буркнул африканец, подтягивая сползшую от телепортации набедренную повязку. — Вспомни ещё, как девчушкой мухоморы собирала.

— Портки бы приличные одел! — парировала Баба-Яга. — А то срамно на тебя

смотреть!

— А ты и не смотри, — огрызнулся колдун. — Зачем приволокла? Вечно отрываешь от важных дел! Я, сама знаешь, — колдун со стажем, с тремя высшими степенями, с медалью от… как же его… забыл…

— С наглостью ты, а не со степенями, — почему-то очень тихо ответила чародейка, пристально рассматривая гостя. — Что ж ты меня бородавочником окормил да со специями? Теперь ясно, что за специи были.

Колдун поёжился от её тишины, потому что вспомнил женскую особенность: «Ежели смирна баба стала, — жди перца в борще».

— Окормил, — тягучим голосом продолжала хозяйка северных лесов. — Неужто из-за того, что царица Тырвандия ко мне обратилась, а не к тебе? Неужто из-за того, что я «нос» свой в ваши дела, глиняно-песочные, сунула? Фу! Мелко-то как! У нас даже последний жабрёныш так скудоумничать не станет. Хотела было я обидчику своему не то, что бородавками рыло усеять, а такое учинить, чтоб навек запомнил! Да не буду себя марать.

Она стёрла остатки бородавки с лица, улыбнулась, став моложе лет на двести, и крикнула:

— Ступай вон!

Колдун пропал, а вместо него возник возмущённо хрюкающий «Сенька», чуток подпаленный, посоленный и политый уксусом.

— И ты ступай, прохиндей! — отпустила Яга и его.

Вечером она сидела на крылечке с котом. «Фермер» расчёсывал коготками её волнистые, пахнущие весной, волосы, и мурчал:

— Что уж, поделаешь, — конкуренция. А ты на себя не бери чуже-заморские заказы. Пущай они там ссорятся-мирятся, тягло своё сами волокут, а не на нас перекладывают. Ты лучше в зеркало-то глянь, — и какая же ты у меня КРАСАВИЦА!!!

— И то, КРАСАВИЦА! — согласилась с ним Баба-Яга и зарумянилась.