МихТим (отрывок из романа-квадрологии «Торговец»)

В первой части романа автор повествует о непростой военно-политической операции, получившей название «Тирольская рапсодия.» Российские оборонщики, разработчики и поставщики высоко-технологического вооружения совместно с российскими военными и службой внешней разведки находят способ перехватить инициативу и не допустить вовлечения нейтральной Австрии в ряды НАТО. Некоторые эпизоды операции разворачивались в Москве, на Урале и в столице Австрийской Республики городе Вене.

*   *   *

Шёл сентябрь 1994 года. Российский госэкспортёр оружия и вооружений готовился к переговорам с новым потенциальным европейским заказчиком – нейтральной страной, не входившей в блок НАТО.

Перед началом переговоров Виктор Тримаскин – начальник отдела военно-технического сотрудничества «Внешоборонпоставки» – встретился с приглашёнными в Ижевск представителями оборонных предприятий Нижнего Тагила, Перми, Ульяновска и Вятских Полян.

– Иностранную делегацию, – сообщил Тримаскин, – возглавляет бригадный генерал Рудольф Планке. Он влиятелен как в войсках, так и в Генштабе австрийской армии. Ему ассистирует Карл Вробель. По нашей информации, полковник Вробель – представитель разведки. Он отвечает за финансово-экономический блок на переговорах. Сегодня у нас дискуссии и презентации, завтра – демонстрационные стрельбы с участием отдела спецназа «Кречет». Командир – майор Владимир Феоктистов. Гостям, – тут Тримаскин сделал паузу, – мы приготовили сюрприз: в мероприятиях примет участие Михаил Тимофеевич Калашников.

– Здóрово! – отреагировал кто-то из присутствующих. – Это будет наш козырь!..

Когда переговоры набрали ход и прошла видео-презентация техники, гостей и представителей российского ВПК рассадили в зале по местам в строгом соответствии с планом. Началась рутинная работа. Потом участникам предложили перекусить.

Вдруг дверь зала отворилась, и вошёл Михаил Тимофеевич Калашников – МихТим, как его в своё время обозначили в секретной переписке. А так это был доктор технических наук, генерал-майор*, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат множества премий, человек-легенда, но главное – самый знаменитый в мире конструктор-оружейник. На нём ладно сидела военная форма, грудь украшал достойный восхищения орденский иконостас.

Все побросали вилки и ножи, кто-то ринулся его приветствовать.

– Вот дьявол! – сокрушался Вробель. – Знать бы, что встретимся с самим Калашниковым, взял бы фотоаппарат!

МихТим, будто предвидя ситуацию, вручил генералу Планке свой небольшой фотопортрет с автографом. Планке аккуратно завернул фото в салфетку и бережно положил во внутренний карман пиджака. По договоренности с русскими их визиту был присвоен высший уровень секретности, поэтому фотоаппараты и иные приборы были исключены из списка разрешенных.

Калашникова усадили в центр стола. Надо знать тонкий юмор этого человека.

По-свойски и по-доброму окинув взором присутствующих, он обратился к протокольщикам:

– Молодцы! Вижу, гостей голодом не мурите!

Планке и Вробель отозвались в один голос:

– Мы даже не ожидали такого приёма, хотя русское гостеприимство знаем хорошо. Есть опыт.

Поняв, что имеют в виду гости, зал грохнул дружным залпом хохота.

МихТим правил балом. Шутка за шуткой, байка за байкой, даже стихи свои прочёл. Переводчики с трудом успевали переводить.

Михаил Тимофеевич уехал около десяти вечера.

В свои номера поднялись Планке и Вробель.

Российские специалисты ещё посидели за столом, что-то обсуждая, – завтра не менее ответственная работа.

Утром в назначенное время кавалькада машин с иностранными гостями направилась к полигону. Ещё издали они могли слышать выстрелы –спецназовцы вели пристрелку оружия. На столах были выложены патроны и образцы оружия: новые автоматы со сменными модулями, снайперские винтовки, оптика, опытный образец пистолета Ярыгина 6П35. Возле столов находился начальник пункта боепитания, с красной повязкой на рукаве.

        Фото 1. Стрелковый полигон в Ижевске. Начало 2000-х годов. Генерал-майор Калашников дает указания стрелку (автору романа) перед началом испытаний.

К Тримаскину подошёл командир отряда майор Феоктистов:

– Здравия желаю! У меня всё готово.

– Отлично, Володя, – Тримаскин потёр руки. – Пойдём ещё раз всё проверим.

А вот и иностранцы. Тут же прошёл звонок от помощника Калашникова: «Михаил Тимофеевич будет у вас через полчаса».

Но машина главного конструктора пришла раньше. Калашников всех поприветствовал и передал слово Феоктистову для представления образцов оружия.

– Михаил Тимофеевич, мы для вас отдельную трассу подготовили, – уточнил Феоктистов. – Вот – ваш новый автомат под патроны калибра 5,56.

– Хорошо. Я сегодня в боевом настроении. Можно и стрельнуть, – энергично сказал Калашников.

Фото 2. Международная сертификация автоматов АК-102 в Таиланде. Беседа с Премьер-министром, Главнокомандующим ВС Королевства генералом Сонти по итогам успешных испытаний. Бангкок 2006 г.

 Следующая встреча с Калашниковым у Ванина произошла совсем по другому поводу. На этот раз перед Алексеем была поставлена задача провести работу по выявлению характера производства систем АК на Кубе. Не успела встреча с австрияками стать частью истории, надо было сработать быстро и качественно. И опять без разговора с маэстро не обойтись.

*   *   *

Памятуя об обещании перед отъездом навестить Калашникова, Ванин позвонил ему в приёмную. Ответил помощник главного конструктора Николай Николаевич Шкляев, бывший военпред ГРАУ – Главного ракетно-артиллерийского управления Минобороны. Ванин доложил о сути своей просьбы. Шкляев посмотрел расписание приёма на текущий день:

– У Михаила Тимофеевича сегодня очень плотный график. Хотя погодите! Вы можете быть у нас через пятнадцать минут?

– Уже в пути! Ждите. Я умею быстро бегать. В самой беседе обещаю уложиться в пять-десять минут.

– А это уже не от вас зависит. Теперь вашим временем распоряжается Михаил Тимофеевич, вы ведь сами это хорошо знаете.

К тому, что почти все вопросы ему приходится решать быстро и оперативно, Ванин давно привык – это же российская оборонка, а не ленивый южно-европейский базар. Заводчане умеют ценить даже секунды. К примеру, каждый день, проходя через турникет на проходной, работник предъявляет пропуск с микрочипом, прикладывая его к сенсору. Если ты проходишь контроль не позднее пяти минут до начала смены, то система открывает проход баз каких-либо проволочек. Если же ты делаешь это позже, даже с опозданием хотя бы на 3 (!) секунды, система делает отметку и немедленно посылает сообщение твоему вышестоящему руководству с предписанием рассмотреть это нарушение трудового распорядка и предложением принять соответствующие меры. Почему 5 минут и не позже? Если твоя смена начинается, скажем, в 08:30, то к этому времени ты обязан быть уже на рабочем месте. Таким образом, ты должен пройти КПП как минимум в 08:25. Эти 5 минут даны тебе для того, чтобы ты успел дойти – хоть добежать, хоть долететь (!) – от проходной до своего рабочего стола. Как-то, выступая перед студентами Ижевского механического института, Ванин в пылу дискуссии о дисциплине и цене времени бросил такое сравнение:

– Да если бы в нашей оборонке к расходу рабочего времени относились так же, как на гражданке, то у нас ни подводные лодки никогда не смогли бы погружаться так глубоко, ни самолёты не полетели бы со скоростью, равной трёх-пятикратной скорости звука…

Вот такая выходит арифметика. Ванин до мозга костей чувствовал себя оборонщиком и в душе гордился этим.

В приёмной Калашникова его встретил Шкляев:

– Алексей Валерьевич, заходи сразу. Михаил Тимофеевич тебя ждёт. Я тоже буду присутствовать.

После приветствий и традиционных расспросов о житье-бытье Ванин ещё раз сжато доложил о своих планах на командировку и об идее от имени российского конструктора вручить Фиделю уже заготовленные подарки: портрет с автографом в приличной рамочке и книгу «Записки конструктора-оружейника», тоже подписанную.

Калашников:

– Водку тоже, небось, везёшь?

– Так точно, Михаил Тимофеевич. В красивом берестяном футляре.

– Что-то сдаётся мне, маловато этого. Я на самом деле уважаю Фиделя Кастро. Хороший, крепкий он мужик. Николай Николаевич, ну-ка посмотри в нашем сейфе чего-нибудь посущественней.

Шкляев:

– Есть коллекционный альбом всех ваших образцов, в кожаном переплёте. Есть также коллекционный набор сувенирных медалей в бархатном пенале – ваш юбилейный комплект.

– Вот, так-то будет лучше. Давай, открывай-ка свой ларец. Алексей, поручаю тебе провести дарение на самом приличном уровне.

К себе в заводоуправление Ванин шёл окрылённый. МихТим был выше всяческих похвал. Теперь, по давно сложившейся традиции, Ванин обязан будет лично отчитаться перед Калашниковым о выполнении его особого поручения.

Выходит, теперь у него два особых поручения, и оба очень важных – важнее не бывает.

* В 1999 году М. Калашникову было присвоено звание 
генерал-лейтенанта, а спустя 10 лет он был отмечен 
Звездой Героя России.

ДРАГУНОВ — ОРУЖЕЙНЫХ ДЕЛ МАСТЕР

       Сейчас, в ходе СВО новые образцы боевой техники появляются с завидной скоростью. Порой они, эти образцы, рождаются прямо на передовой. Таковы законы военного времени. Заниматься раскачкой, доработкой, «вылизыванием» приходится потом, в заводских цехах и мастерских. При этом каждый конструктор-разработчик должен пройти свой уникальный путь, довести свой образец от идеи до изделия, принятого бойцами для применения в боевых действиях. Есть в семье творцов оружия имена, которые навсегда вошли в историю отечественной оружейной славы: Мосин, Федоров, Дегтярев, Симонов, Шпагин, Токарев, Калашников, Драгунов, Макаров, Стечкин. Хочется поделиться с читателем историей о легендарном конструкторе, разработчике серии снайперских винтовок Евгении Драгунове, с кем автору посчастливилось работать на одном предприятии — «Ижевском машиностроительном заводе». Хочу отметить, что рядом с отцом, по доброй семейной традиции, трудились сыновья конструкторы-оружейники Михаил и Алексей.

Имя конструктора Евгения Фёдоровича Драгунова — талантливого инженера, создателя армейской снайперской винтовки СВД и большой гаммы спортивно-целевых винтовок, включая знаменитый «БИ-7-2» — «Биатлон» — для зимних соревнований стрелков-лыжников, хорошо известно не только людям военным, но и в кругу разработчиков высокоточных стрелковых систем.

Известно, Драгунов ещё подростком увлекался охотой, имел своё ружьё — «Маннлихер» модели 1895 года, переделанный под 28-й калибр. Это было увлечение, типичное для многих ребят и взрослых мужчин в Удмуртии того времени. Охота — это и увлечение, и промысел.

Существует высказывание: «Убивает не ружьё, а человек.» Как ни крути, а слово «оружие» чаще следовало бы понимать как «орудие», как «инструмент». К сожалению, есть люди, которые до визга доходят, выступая на демонстрациях, протестуя и против затрат на оборону, и даже против самих конструкторов-оружейников. В первом они обвиняют государственную власть, а вторых охаивают чуть ли не за патологическую кровожадность и психические отклонения. Не хочу прибегать к чересчур резким высказываниям в адрес авторов подобных выступлений. Ясно одно — с такими у нас разные пути. 

Об оружии люди иногда вспоминают только тогда, когда враг уже стоит на пороге. А это уже непростительно поздно! Только мудрый понимает — о тех, кто создаёт оружие для защиты нашего общего дома, надо помнить и в лихие времена, и ещё пуще — во времена мирных затиший. Нельзя допускать, чтобы враг в этом вопросе шёл первым, а мы потом гнались бы  за ним. Тот, кто проигрывает на старте, рискует быть обречённым и на основной дистанции.

Признаюсь, мне здорово повезло в том, что волею судеб я близко познакомился семьёй Драгуновых: супругой Лидией Николаевной, дочерью Еленой, сыновьями Михаилом и Алексеем.

Академичный Михаил — кандидат технических наук, оружейник. Много пишет, преподаёт, печатается и в России, и за её пределами.

Алексей, младший сын, много лет отдал работе на «Ижмаше» — флагмане отечественной оборонной индустрии — (ныне «Калашников» Концерн»). В профессиональном тандеме с Виктором Калашниковым, сыном легендарного Михаила Тимофеевича, они создали несколько интересных образцов. Специалисты считают, лучшим из них является пистолет-пулемёт «Бизон» в подствольным шнековым магазином повышенной ёмкости на 62 патрона. Алексей — виртуозный стрелок. Я лично ни раз был свидетелем тому, как на штатной для этого класса оружия дистанции, из положения «Стоя без опоры», он мог дать одну сверх-длинную очередь на всю ёмкость магазина. При этом так уложить попадания в мишень, что вся группа укрывалась солдатской шапкой. Такое под силу не каждому, даже очень опытному стрелку.

Драгуновы — оружейная династия. Преданность профессии передавалась от отца к сыну на протяжении нескольких поколений. Внуки Евгения Фёдоровича — тоже оружейники. На наших оборонных заводах куётся и закаляется не только сталь, но и человеческие судьбы.

         Фото 1. Лауреат Государственной премии Е.Ф. Драгунов, г. Ижевск, 1960-е годы.

Успешно окончив Ижевский индустриальный техникум, молодой специалист по обработке металлов резанием пошел на оружейный завод. Приняли его в ложейный цех. Дело у трудолюбивого и сноровистого Евгения пошло в гору. Был у него цепкий ум и умение видеть в оружии  то, что не каждому человеку дано.

Летом 1939 года его призвали в Армию. Отправился солдат Евгений Драгунов служить на Дальний Восток в 237 Артиллерийский корпус, отделение артиллерийской разведки.

Два месяца спустя, его командировали в Школу младшего командного состава. Пройдя двухгодичный курс подготовки, Драгунов получает звание младшего командира взвода, но вместо того, чтобы попасть в войска, его зачисляют в Школу оружейного мастерства.

У Драгуновых бытует семейная история о службе Евгения Фёдоровича на Дальнем Востоке.

Однажды в часть прибыл инспектор из округа.

Зная о незаурядных способностях молодого бойца, накануне проверки командир части вызвал к себе Драгунова и выдал ему винтовку Мосина, чтобы тот потренировался и смог показать соответствующий результат. Однако в тот же день Драгунов докладывает командиру, что винтовка не может обеспечить приличного качества боя — штык был плохо прикреплён и «тарахтел» при каждом выстреле, вызывая ненужные вибрации.

То ли, не придав значения замечаниям бойца, то ли, впопыхах, командир отпарировал, дескать, «винтовка в полном порядке и не морочь тут людям голову.»

Евгений не стал вступать в спор — с командиром не здорово поспоришь — пошёл в мастерскую и сам устранил непорядок.

В назначенный день инспектор прибыл на стрельбище. Стали бить на зачёт.

Драгунов отстрелял положенную партию патронов. Инспектор, видимо, хорошо разбиравшийся в оружии, взглянул на мишень и сделал замечание: — Группа компактная, без отрывов, но почему она легла со смещением от центра?

Присутствующий при этом командир хотел, было, списать это на огрехи стрелка, но старший по воинскому званию инспектор остановил его: — Отставить! Пусть боец ответит.

Тот доложил коротко и четко:  «Товарищ инспектор, смещение произошло оттого, что неверно выставлены прицельные приспособления.»

Смелый ответ вызвал удивление.

— Ну что ж, придётся тебе привести оружие в норму и стрельбу повторить. Справишься? — подзадоривая, спросил проверяющий.

— Справлюсь, товарищ инспектор.

— Хорошо, даю тебе 15 минут. Но учти, если не сможешь, чистить тебе сегодня конюшню. За дерзость.

Драгунов получил дополнительные патроны на пристрелку и десять штук — в зачёт.

Когда он подошёл снова и доложил о том, что оружие приведено к нормальному бою и он готов к контрольной стрельбе, инспектор отменил перестрел: — Нéчего боеприпасы зря жечь. Вижу, ты и впрямь своё дело знаешь. А скажи, Драгунов, что означает слово «трёхлинейка»?

— Товарищ инспектор, «линия» — это десятая часть дюйма, равная 2,54 миллиметрам. Три линии, соответственно, равны 7,62 миллиметрам. Это — калибр винтовки.

—  Хорошо, боец. К тебе вопросов больше нет.

После этого случая в части о Драгунове заговорили как о настоящем стрелке. Теперь в его обязанности входили задачи не только по ремонту оружия, но и проведению огневой подготовки с молодыми солдатами, готовящимися к отправке в войсковые части.

Фото 1.  Красноармеец Евгений Драгунов,   будущий конструктор-оружейник
                     на Дальнем Востоке.
                                              

22 июня 1941 года началась война. Уже с первых её дней стало очевидно, что советские образцы оружия потребуют существенной доработки для доведения их до уровня не только равного уровню оружия противника, но и качественно его превосходящего.

Евгения произвели в должность старшего оружейного мастера, но, как он ни просился, на фронт его не отправили. Такие специалисты нужны были не на передовой.

В мастерских он имел доступ не только к советским, но и трофейным зарубежным образцам: немецким, итальянским, японским, американским — этого добра и враги, и союзники много оставили на полях сражений Великой Отечественной войны. Здесь Драгунов подробно изучал особенности конструкций, сравнивал их, пробовал делать свои модификации. Много сил и времени он отдал восстановлению и сравнению боевых качеств советских и иностранных образцов, прошедших через его руки.

После войны Драгунов возвращается на родной ижевский завод. На этот раз его принимают в Отдел главного конструктора — заводу нужны были и опыт, и знания молодого оружейника. Было ясно, война не для всех закончилась в мае 1945-го, а приобрела иной характер.

Это время стало началом главного этапа в жизни конструктора Евгения Драгунова.

Шли годы, росло мастерство и знания в части создания новых видов стрелкового оружия, более надёжного и эффективного, чем у хорошо известного врага и нового, ранее мало известного, но не менее коварного противника.

В 1963 году Драгунов со своей командой выиграл главный конкурс, разработав армейскую снайперскую винтовку СВД под классический российский патрон 7,62 х 54R, ставшую на долгие годы основным оружием военных снайперов не только в Советской Армии и дружественных армиях Варшавского договора, но и в ряде других зарубежных странах. Необыкновенно надёжная, простая в обслуживании и эксплуатации, СВД и её более современные варианты до сих пор стоят на службе в Российских Вооруженных силах. Кроме СВД, Драгунову принадлежит разработка  пистолетов-пулемётов, один из которых «КЕДР» (Конструкция Евгения Драгунова), был поставлен на производство и введён в Табель российского МВД. Как человек прекрасно владевший искусством спортивной стрельбы, Евгений Фёдорович и ряд его талантливых последователей стояли у истоков разработки многочисленных спортивно-целевых винтовок.

Фото 2.  Сравнительные испытания снайперского оружия: СВ-99, СВД-С, СВ-98
                    и новых образцов оптики. Стрелковый полигон, г. Ижевск, 2002 г.

О профессиональной карьере Драгунова сегодня написано довольно много.

Хочу добавить всего несколько строк о том, каким видел Драгунов молодое поколение, делился сокровенными мыслями о месте и роли советской молодёжи. В этих напутственных словах — суть самого Евгения Драгунова, человека большого сердца и твёрдых принципов: «Современная молодёжь грамотнее нас, молодёжи двадцатых, и росла она в более благоприятных условиях, чем в те далёкие годы. Моё пожелание  молодёжи — быть достойным имени Гражданина своей Родины, своим трудом, своими знаниями крепить могущество Отечества и его щит — наши Вооруженные силы. Делать всё, чтобы было, как поётся в песне времён Гражданской войны: «И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!»

СНЫ НАЯВУ ИЛИ ЗАБАВЫ РАЗУМА: УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ

«Некоторые люди слышат голоса, некоторые
видят невидимых существ, а у остальных
вообще нет никакого воображения» (автор неизвестен)

Я очнулся от яркого света. Такой свет бывает, обычно, при использовании мощных источников искусственного белого свечения. Внутри помещения — приборы и механизмы, но странного, непривычного для человека вида. Необычной была и форма самого помещения — большой овал с невысоким потолком. Стены, если это можно было назвать стенами, полупрозрачны и их материал похож на матовое стекло.

Не понимаю, где я и как тут вообще очутился?

Рядом с моей кроватью, больше похожей на операционный стол, я увидел незнакомое существо, очень напоминающее человека. Довольно высокого с копной рыжих волос. Оно было одето в изрядно поношенную джинсовую рубашку, такие же штаны, на ногах – стоптанные коричневые штиблеты. Удивительно, находясь в закрытом помещении, тот, кого я вначале принял за человека, курил не что-нибудь, а папиросу. Даже для меня папироса — артефакт давно минувших дней, а этот… Рядом, на широкой ручке его кресла, стоял стакан со льдом и жидкостью, цветом похожей на виски. Несмотря на сильное сходство с мужской особью земного гуманоида, во всем его внешнем виде, в движениях рук было всё же что-то такое, отчего принадлежность к человеческому роду вызывала сомнение. Его руки и ноги, как бы это сказать, не имели суставов, и они, изгибаясь, были более похожи на щупальцы не то осьминога, не то существа, лишённого костей.

Существо заметило, что я пришёл в себя, встало из кресла.

– Здравствуй, Пётр. Добро пожаловать, — голос его нельзя было назвать неприятным. —  Разреши представиться. Меня зовут Лео – это моё идентификационное, персональное имя. Посредник – мое функциональное имя. В своей внешности я позиционирую себя как самец, как мужчина, говоря на твоем языке.  

Я всё ещё не мог сообразить, что со мной происходит.

– Кто ты и что всё это значит? – повышая голос, спросил я.

– Я – твой друг! Не веришь, ну и хрен с тобой! Я же говорю тебе: я – твой друг и гид. Моя задача – помощь трансплантированным образцам быстрее адаптироваться, защита вашего слабого природного мозга от психологических шоков, крайних проявлений эмоций, оказание помощи в навигации по непривычным для вас пространствам, помощь в коммуницировании с представителями незнакомых вам рас и культур.

Я подумал, что меня попросту разыгрывают пранкеры, как это сейчас модно и на телевидении, и по радио. Стал внимательнее присматриваться к тому, кто только что назвал себя «самцом», «человеком» и «посредником».

Мимика – как у человека, дурные привычки – пьёт, курит и сквернословит, негодник, как человек, каких я немало повидал на свете. От него дурно пахнет – это чувствовалось даже на расстоянии. Он издает неприличные звуки, которые более свойственны человеку из низших социальных слоев общества, с низким уровнем культуры. «Гад», – подумал я, полагая, что всё же имею дело с машиной, – «притворяется, хочет сразу показать свои якобы человеческие замашки».

– Кончай дурака валять, – предложил я. – Говори толком: чего ты хочешь?

– А давай-ка, мой любезный, для начала прогуляемся, – Лео заговорил совсем иным языком, языком знакомых для меня понятий. – Хочу предложить тебе ознакомительный тур. Тебе ведь интересно?

– Не томи душу, рассказывай, куда я попал?

– Не спеши. Я всё расскажу, покажу и объясню, но только по порядку. Для начала тебе будет полезно узнать о нашей цивилизации, её иерархии, если ты понимаешь мои термины. Слишком быстрое посвящение без должной подготовки может травмировать твоё сознание.

Я удивился и даже не знал, какие вопросы хотел бы задать ещё. Лео, чувствуется, не впервой приходится играть роль путеводителя и рассказчика.

– Итак, о том, кто мы. На нашей планете, пользуясь вашей терминологией, существуют две основные разумные, доминирующие расы: Высшие и Претенденты.

Высшие – Лóппо по-нашему – обладают, как вы, люди, считаете, паранормальными способностями: высоким интеллектом, телепатией, телепортацией, левитацией. Высшие – полноценные биологические существа. Они используют только отдельные имплантаты-стимуляторы и активатор деятельности биологического мозга. Это — наша элита. Им принадлежит всё самое лучшее: натуральная пища, а не дешёвый регенерированный корм, естественная, благоприятная окружающая среда, все области знаний. Им доступна музыка и песнопение.

Претенденты – Ѝникки – это промежуточная фаза эволюции. В них больше искусственных устройств, но и они великолепно сочетают в себе биологическое начало. Им установлена менее скоростная оперативная память. Информацию они передают сигналами в звуковом диапазоне. Звуки в нижнем регистре свидетельствуют об энергосберегающем режиме. Для уплотнения и ускорения трансляции Претенденты переходят в верхний звуковой регистр. Они до сих пор используют систему графического кодирования сообщений, но при этом применяют вариабельную цветовую гамму. Один и тот же символ, имеющий разные цвета и оттенки, отличается и по своему значению.

Тут я вспомнил нашего коммерческого директора Владимира Иосифовича. Если на заявлении о повышении лимита отпуска стройматериалов он ставит резолюцию «Согласен. Оформить» и делает надпись синими чернилами, это означает, что он действительно согласен удовлетворить просьбу. Если же использует чернила чёрного цвета, это означает: тебе вовек не видать того, что просишь. Уж не его ли методику используют здешние недоразвитые Претенденты?

– Если я правильно понимаю, способность обмена информацией в голосовом режиме дана Претендентам. Высшие коммуницируют только телепатически? Если ты со мной говоришь, значит, ты – не Высший?

– Способность общаться на частотах от двадцати до двадцати тысяч герц по вашей системе единиц сохранена для общения с представителями низших рас. Логическое мышление – не самая сильная сторона твоего интеллекта, Пётр. Что ещё раз подтверждает правильность выбора твоей кандидатуры.

Через непродолжительную паузу, Лео продолжает:

– Раса Претендентов предназначена для отладки новых, экспериментальных модулей, новых программ, им пока доверяют более упрощённые задания. Им требуется меньшее количество сменных блоков, они менее материало- и энергоемкие. Функционально они существенно уступают Высшим. Но даже Претенденты обладают гораздо бóльшими способностями, чем биологическим существам вашей расы.

Я снова подумал, что где-то про такое уже слышал: уж не наши ли это пробные, экспериментальные прототипы? А если прототип не потянет, не будет соответствовать ожидаемым параметрам, тогда как? В утилизацию, на списание?

Лео строго по программе исполнял порученную ему роль:

– Верхнюю иерархию замыкает Окóли. Он — наш предводитель, наш праотец. Он определяет, кому какой уровень программы установить в мозг.  Хранитель напрямую связан с Наивысшим – Ниóа. Ниоа наделен привилегией бессмертия.

— Друг мой Лео, могу ли я, к примеру, купить или каким-то иным способом приобрести себе программу лучше той, что есть сейчас?   

– Этот процесс ни продаётся, ни покупается. Тип интеллектуального обеспечения определён до того, как тот или другой индивид получает доступ к бытию. К тому же, понятие «деньги» давно изжито. «Архаизм», как сказали бы вы. Сбои в установке определённой программы недопустимы, и нарушитель  немедленно блокируется и деактивируется.

– Как я должен это понимать? Вы его разбираете на запчасти или полностью дематериализуете?

От прямого ответа Лео уклонился, отделавшись только фразой:

– Неполноценный мозг – неадекватные представления. Так вот, продолжим. Программы Высших стóят гораздо больше, но их возможности практически неограниченны.  

Я снова потребовал уточнения:

– Что это за «нефункциональные контакты»?

– Вы, люди, называете это сексуальными связями, но у нас они реализуются в виртуальном режиме. В эту категорию мы относим также посещение мест содержания низших рас, по-вашему – резерваций и зоопарков. Письменности у нас давно нет, на языке человека «письменность» это – далекий, пещерный век. Кстати, даже на вашей планете люди более ранней генерации обладали практически неограниченной памятью. Письменная форма хранения и передачи информации им была ни к чему. Мы пошли дальше вас. Наше хранилище информации — вся Вселенная. – Мой Посредник говорил ровным, невыразительным голосом, от которого меня стало снова клонить в сон.

– Послушай, – не давал я ему покоя, – каков КПД ваших «ассистентов  деятельности мозга»?

– Я понимаю, тебе трудно представить то, о чём я говорю. Используя более простой понятийный аппарат, по вашим данным, мозг землянина работает только на семь-десять процентов своих способностей. Мы довели этот показатель почти до девяноста.

– Погоди, а вот наши специалисты считают, что оставшиеся девяносто процентов приходятся на подсознание и служат своеобразным буфером безопасности, чем-то вроде страховки. Если же мозг перегрузить, могут произойти сбои. Наименьшая беда – если мозг просто отключится. А если возникнут всякие болезни, психические расстройства, что тогда делать?

Не сбавляя хода, даже не повернув голову в мою сторону, Посредник выразил свою точку зрения одной фразой:

– Проблема в данном случае нерелевантна.

— Послушай, любезный. Ты давно участвуешь в программе слежения за гуманоидами, или как там ещё вы называете нас, землян?

— Давно и недавно… Понятие величины времени — чисто земная выдумка. То, что вы называете временем и единицами его измерения не совпадает с нашей практикой. К тому же, ваша биологическая система, называемая жизнью, у нас не работает в принципе. Мы прошли иной путь цивилизационного развития. Ты это уже смог почувствовать — вы чаще полагаетесь на чувства, чем…  на объективные результаты. Вы бьётесь над придуманной вами же дифференциацией естественного и так называемого искусственного интеллекта. Впрочем, вы скоро поймёте суть того, что нами понимается под реальным интеллектом.

— Тогда поясни мне, представителю, по вашим оценкам, менее развитой человеческой расы, что за хрень сейчас происходит на Земле? Не ваших ли рук дело? Я имею ввиду параноидальную идею о перенаселённости нашей планеты,  возведённую до состояния истерии, и чуть ли не насильственного, а чаще через оболванивание,  сокращения человеческой популяции.

— Этот этап вашего развития оказался неизбежным результатом бесконтрольной, гипертрофированной рождаемости особей, запрограммированным для вашего биовида способом. В условиях неограниченного развития и увеличения популяции иной способ предотвращения катастрофы уже не представляется действенным. Ваши, так сказать «продвинутые» учёные, не видят реального способа решения проблемы и вынуждены полагать, что тут наиболее эффективный шаг — это метод либо стерилизации, либо воздействия на социум с позиций переосмысления необходимости и в дальнейшем — отказа от репродуктивных контактов между особями противоположных полов. У вас эти идеи сейчас весьма распространены. Пока у части вашей популяции это воспринимается как нетрадиционная ориентация, извращенность… Но вы упорно считаете, что суть-то у них одна — вначале замедлить, а потом и полностью изжить как рудимент естественное зачатие и рождение биологического существа. А в принципе… Согласись, рождение особи слабого и физически, и умственно — далеко не самый эффективный способ контроля и полноценного возмещения особей, исчерпавших свой природный ресурс. Этот способ был актуален в условиях дикого бытия, когда вы и окружающая вас среда рассматривалась как нечто единоподобное. Не проще ли методом биоинженерии производить зрелых взрослых особей, с возможностью ускоренного расширения их умственных и физических, по вашим понятиям, способностей?

— То есть, вся эта катавасия всё же имеет антигуманные цели, и существующая так называемые эпидемии, пандемии и войны — плод чьих-то антигуманных замыслов? Не дури, Лео! Опять конспирология?!

— Я понимаю твою озабоченность и даже тревогу, Пётр. Ты спроси меня ещё о том, зачем все как-будто потеряли разум в борьбе «ЗА» и «ПРОТИВ» вакцинации и стерилизации? Суди сам, вы всё отчетливее стали ощущать в этом противостоянии признаки поиска личной или коллективной выгоды. Варварская модель враждебного поведения, типичного для вашей цивилизации. Лично я ничуть не удивлён. Вы противоречивы в формах бытия как индивидуальный и коллективный вид. Ты заметил, мы воспринимаем вас раздельно:  индивидуальный и коллективный вид. Вы склонны к созданию различных, как правило — враждебных, по отношению друг к другу коллективных форм. Поэтому для управления вами мы создали у вас особый орган — Верховное Правительство. 

— Deep State? И всё же ты не объяснил мне, для чего такие страсти разбодяжили?

— Если тебе так угодно. Не будем заниматься словоблудием, мой милый друг… Первичная вакцина, та, что вводится людям на первой фазе, если и не делает заметного успеха в борьбе, может действительно временно ослабить вредоносную причину и практику. Главное — сформировать у людей доверие к самой процедуре, сделать эту манипуляцию для вас, землян, такой же привычной, неоспоримой потребностью, как укоренившийся у вас процесс умывания или чистки зубов по утрам. А далее начинается тотальная зачистка всё той же, но уже модифицированной, аутовакциной. Задача — сделать агрессивного и бесконтрольно растущего числа гуманоидов полностью контролируемой особью. Я контекстуально правильно применяю ваши, земные термины? Многие из вас недооценивают того, что уже сегодня вы всё дальше и дальше отстраняетесь от своего исходного естества. За редким исключением абсолютно здоровых людей, каждый из вас уже на добрую четверть состоит из деталей и частей — органов — искусственного происхождения: зубные протезы, имплантаты, кардиостимуляторы, искусственные почки, сердце и глаза, стимуляторы слуха, шунты, стенты, протезы ног и рук, заменители костей, сухожилий, кровеносных сосудов. В не очень отдаленном будущем от вашего так называемого естества и вовсе ничего не останется. Уже скоро ваш вид заменят искусственно созданные сущности. Не стоит этого бояться, дорогой мой. Этот путь развития практически универсален. И для нас тоже. В том или ином виде. Право слово, не стоит из этого делать трагедию… Как ты находишь мою точность излагать мысли, используя вашу понятийную основу?

– Лео, ты андроид или полноценное биосущество? – в ответ поинтересовался я.

– Я – личность одного из самых высоких уровней. Я – специалист наивысшей квалификации. Лео – один из избранных, поскольку имя личное дается только тем, кто достиг уровня идеала.

– У тебя есть и специальность?

– По вашим критериям оценки специализации и сферы использования субъекта, я – переводчик-синхронист-универсал. Я знаю множества языков и наречий всех миров и галактик.

— Интересно! — я прочёл ему отрывок IX века на древнеанглийском языке: «Ōhthere sǣde his hlāforde, Ælfrēde cyninge, ðæt hē ealra Norðmonna norþmest būde.»

Он, встав в театральную позу, как это зачастую делают наши поэты и литераторы, заложив руку за спину и гордо задрав подбородок, полузакрытыми глазами глядя куда-то вдаль, молвил:

– И сказал Охтхере своему господину, королю Альфреду, что он бывал у самых северных из всех людей Севера.

Я пробовал читать выдержки из Гёте и Макиавелли – с тем же успехом. Мой Посредник блистал эрудицией и был безупречен. 

Тогда я решил пойти на последнюю хитрость: дать ему перевести с современного русского языка алогичные сочетания, так называемые пустые синтагмы. Прочел я их, как и он, монотонным голосом, без поправок на знаки препинания, всего четыре строки:

да нет пожалуй отчего ж

ах нет отнюдь к чему же

дитя пороков тщетных грез

о как на вас он был похож 

Он хотел было, как и в предыдущие разы, удивить меня – слабое, подверженное пагубным эмоциям и крайне непоследовательное существо, – но его как-будто заклинило, закоротило, и взгляд его застыл на одной воображаемой точке. Веки непрерывно и несуразно моргали, губы пытались изобразить некую артикуляцию.

Прошло несколько мгновений, и Лео стал подавать признаки выхода из ступора.

Я спросил:

– Так всё же, зачем вы меня сюда вытащили? Только честно!

Очевидно программа, позволявшая ему лгать, тоже дала сбой, и он признался:

– Нам требуется образец, обладающий ярко выраженным противоречивым мышлением. Мы хотим на его примере разработать программу для обучения новой генерации Претендентов. Нашими планами в отношении заселения Третьей планеты, как мы называем вашу планету Земля, допускается переходный период, когда нашим Претендентам-переселенцам и вам придётся существовать совместно. Освоение Третьей планеты уже началось.  Почему именно ты? Было несколько кандидатов, но рандомный выбор пал на тебя.

– Выходит, я вам нужен не более чем учебное пособие, как плакатик на классной доске?

– Твой вывод соответствует требуемым параметрам, – сухо сказал он.

– А вот хренушки вам! – с чувством и выразительной жестикуляцией ответил я незнакомым ему коллоквиализмом…

В это время сквозь сон я услышал знакомые звуки перфоратора и дрели, доносившиеся из квартиры соседа, живущего сверху. Раньше за такой шум я стал бы стучать по батарее, выражая свое праведное негодование. Но теперь мои взгляды были существенно трансформированы под воздействием альтернативных инициатив параллельной цивилизации.

Знал бы кто из соседей, как я был рад, что это – мой дом, что я – среди обычных людей, моих соплеменников!

КАК МЫ УЧИЛИ НОВЫЕ СЛОВА

На дворе стояла настоящая зима, морозная и снежная. Приближался Новый год.

Дед сидел у стола и увлеченно читал книгу. Ему было, наверно, очень интересно потому, что он никак не замечал, как вокруг стола уже не первый круг на своем трехколёсном велосипеде проезжает Максимка.

— Деда, а ты что делаешь? — наконец не выдержал внук.

— Книжку читаю.

— А про кого книжка? Интересная? — не унимается Макс.

—  О лесных животных и о пернатых. Хочешь, вместе почитаем? — предложил дед.

— Хочу, — сказал внук и, не мешкая, залез к деду на колени.

Хорошие педагоги и воспитатели знают, что для ребенка важно прямое общение с близкими ему людьми. Не случайно, ребенок всегда стремится сесть поближе, прижаться к папе или маме, деду или бабушке. Ему тепло и комфортно, он слышит дыхание родителей, чувствует, как бьется сердце. Биение сердца он услышал еще в утробе матери. Ему приятен этот звук. Большую ошибку допускают те, кто только ради того, чтобы дитя не плакало, отстало и не беспокоило, сунут малышу какой-нибудь гаджет, включат сказки-ужастики, и считают проблему решенной.

— А что такое «пернатые», дед? — интересуется внук.

— «Пернатые» — это от слова «перо» — птицы, покрытые перьями. Понятно?

— Понятно. А если наш кот Тимофей или собачка Тузик, если у них шерсть вместо перьев, то они как называются, «шерстистые» или «волосастые»?

— Нет, они просто домашние животные. Кот — лодырь и дармоед, мышей не ловит. А Тузик — молодец, дом стережет.

— А коза Люська и корова Марта у тети Тани в деревне, они кто? Тоже домашние животные?

— Правильно, домашние животные. Только люди называют их еще «копытными». Ты видел у них копытца?

— Да. Как и у поросенка Борьки.

— Вот видишь, как мы с тобой новые слова учим. Прямо, как в школе.

— Скажи, дедушка, а когда Марта летом ходит пастись, когда коров собирается много — что это?

— Очень хороший вопрос. Молодец, все примечаешь. Марту и других коров пастух собирает в большое «стадо». Стада бывают и у овец. А у нас на юге страны  стада овец называют «отáрами». В молодости я знал такую песню, о чабане, пастухе овец, и отарах: «Гей, отары, вы отары!»

— А если в лесу — много волков? Как это называется?

— Волки зимой сбиваются в большие «стаи». Стая волков — гроза всему лесу! Их все боятся.

— Даже медведь?

— Не-е-ет, Максимка. Медведь — лежебока, зимой крепко спит в своей берлоге. Без медведя, зимой волки всем лесом командуют.

— А тебя волки не тронут?

— Нет, внучок. Я ведь знаю их повадки, как с ними не враждовать, а жить по законам природы.

— Это хорошо. А то мы с тобой собрались идти в лес синичник вешать, вдруг там — волки.

— Не бойся, вдвоем мы хоть кого одолеем.

— А кошки бывают в стаях?

— Наши домашние кошки — единоличники и драчуны. Ты слышал, как Тимофей с соседскими котами мяукает и дерется? Правда, кроме домашних бывают еще и большие дикие кошки: рысь, гепард, ягуар, леопард, тигр, лев. Большими семьями живут только львы. Там есть лев-отец, несколько самок-матерей и много-много малышей-львят.

— А их как называют?

— В книжках пишут, что львиная семья — «прайд».

— Здóрово! Деда, ты про все знаешь, и про рыбок тоже?

— В море многие рыбы живут очень большими стаями, которые называются «косяками». Их ловят рыбаки на кораблях. Потом мороженая рыба продается в магазинах, люди покупают ее и кушают, вареную или жареную.

—  Деда, почему люди рыбку едят? Это не хорошо! — чуть не плача, запротестовал Максимка.

— Ладно, не огорчайся. Рыбок в море очень много, и они ловко удирают от сетей. Их никогда всех не переловить.

— Деда, а ты почему все знаешь? Я тоже так хочу.

— А потому, что я много хороших книжек читаю, Максимка.

— Я тоже, когда подрасту, пойду в школу, научусь сам книжки читать. Я и тебе их читать буду. Согласен?

— Конечно, мой постреленок, — ответил дед и поцеловал малыша в маковку.

ИЗ СЕРИИ «БАБУШКИНЫ ИСТОРИИ»

«КОРАБЛИ-САНДАЛИКИ» (рассказала Татьяна Головина)

Когда внучки приезжают к нам на каникулы, мы обязательно организуем их визит с таким расчётом, чтобы часть времени они пожили у нас и какое-то время – у сватов, бабушки Татьяны Ивановны и деда Александра Васильевича. Чтобы всё было по-честному и по-справедливому.

Бывало, дед Саша как следует натопит баню, запарит берёзовые веники, а в предбаннике поставит ушат холодной колодезной воды. Русская баня особенно нравилась Дашке, нашей старшей внучке, которая своей внешностью и некоторыми привычками пошла в сибирскую родню, в Плотниковых: крепко сбитая, рослая, белокожая, русоволосая, миловидная лицом. И походка у неё плотниковская – твёрдая поступь, широкий шаг.

Лизонька, младшая внучка, больше смахивает на мою родню – ладненькая, фигуристая, с красивыми карими глазами, темноволосая смугляночка. За компанию и она любила попариться.

После бани, раскрасневшиеся и утомлённые испытанием жаром, внучки поступали в мое распоряжение. Тут их и чаем с вареньем да с мёдом напоят, и пирогов да плюшечек к чаю напекут.

Усажу я их напротив камина и байки им всякие рассказываю. Девчонкам особенно нравились истории из моего детства, часто просили, чтобы я им чего-нибудь рассказала.

Вот одна из таких историй.

* * *

Наше детство прошло в деревне у любимых бабушки и дедушки. За околицей было небольшое болотце, густо заросшее осокой и ряской. Мы, как и вся детвора того послевоенного времени, были предоставлены сами себе и делали что хотели. И в лес по ягоды ходили, и на пруд купаться. В нашей гоп- компании, кроме меня, был мой младший братишка Женя и подружка Людочка. Как-то раз, гуляя без особых дел и целей, мы забрели на это болото. А нужно сказать заранее, Людочке мама привезла из города новые блестящие сандалии. Коричневый верх с дырочками и с ремешком-застёжкой, на добротной кожаной подошве, прочно прошитой суровыми нитками. Чудо, а не сандалии! Девочка гордилась своей обновкой. И в самом деле, сандалии были красивы и удобны. Людочка полна счастья, даже немного влюблена в мамин подарок. Нам с братом такое даже не снилось – мы, как большинство деревенских ребятишек, бегали босиком, а обувь нам давали только в особых случаях: поход к кому-то на день рождения, в школу на подготовительное собрание и так далее.

А Людочка в своих чудесных сандалиях даже на болото ходила!

На болоте нам захотелось запустить в плавание самодельные кораблики. Сначала это были просто щепки, которые никак не хотели плыть прямо, всё норовили куда-то завернуть. Вот тут-то Женька предложил Людочке: «А давай запустим твои сандалии – смотри, какие они ладные да красивые! Плавать на таком корабле – одно удовольствие, шик-модерн!» Слова брата польстили. Вначале Людочка немного повздыхала, погрустила, но мысль о сказочном и шикарном круизном лайнере, какой она видела в каком-то журнале, взяла верх. Она сняла сандалии, и Женя запустил сразу два корабля…

Как красиво они плавали! Мы восхищались, как замечательно это выглядело.

Постепенно кожа намокла, набухла и потяжелела. В конце концов, Людочкины сандалии ушли под воду…

Ой-ой, что тут началось!

Мы полезли в воду к месту кораблекрушения. Но на дне болота лежал толстый слой чёрного ила. Мы бегали по краю берега и не могли найти несчастные сандалики.

Мы с Людочкой не на шутку перепугались. Долго искали, но найти так и не могли. Корабли потонули. Погибли! Опустив голову, опечаленные мы побрели домой. На душе кошки скребут: влетит и Людочке, и нам по первое число! Как на грех, Людочкина бабушка стояла на крыльце и, увидев нас, грязных и зарёванных, сама не на шутку перепугалась: «Что? Что случилось? Вас кто-то обидел?!»

После расспросов бабушка нашла виновного – моего брата Женю. В сердцах схватив веник, она пригрозила: «Ах ты шишига курносая, вот я тебя сейчас!..»

Ох, как мы драпали с Женей домой!

А дома нам досталось ещё больше. Сандалики-то были совсем новые, до того ни разу не надёванные. Теперь уже наша бабушка вела допрос. Долго разбираться не стала: «Оба учинили трату, оба и отвечайте! Марш в угол!»

Эх, а какие замечательные кораблики-сандалики это были!

Детство, ты моё детство! За всю жизнь подобных сандаликов ни я, ни Женька больше не видали.

«ПЕСТРЫЕ КОВРИКИ» (рассказала Халида Галямова)

Наверное, в каждой семье есть свои истории, свои герои, чьи образы бережно хранятся в памяти и передаются из поколения в поколение, от старших — младшим. Есть и в нашей семейной мифологии не сказочная, а вполне реальная бабушка Нурлыхатима – мама моего папы Гависа Хусаинова (Хусаинова — моя девичья фамилия). Я до сих пор хорошо помню её образ: красивая, стройная даже в свои преклонные годы, сильная и мудрая. Мой отец, человек не из робкого, хлипкого десятка, и тот никогда не спорил с матерью и не перечил ей. Если по-честному, я немного побаивалась её за прямой взгляд и строгий голос.

От отца я услышала историю о непростой жизни бабушки Нурлыхатимы.

В тридцатые годы, перед войной, уже будучи замужем и имея четверых детей на руках, она прошла через самые тяжёлые испытания. Дружная и трудолюбивая семья Хусаиновых попала под раскулачивание. Отобрали всё, а мужа – главу семьи – расстреляли на берегу реки Белой. Что было особенно обидно, трое гэпэушников, членов расстрельной команды, были родом из нашей же деревни. Страшные были тогда времена. Молодая женщина с детьми осталась практически без средств к существованию, без клочка земли, без крыши над головой.

Наступала холодная, суровая зима.

Сначала Нурлыхатима с детьми скрывалась у родственников, жила в сырых крохотных землянках. Самый маленький из детей, младший сынишка, не выдержал таких жутких условий, простыл и умер у неё на глазах. Тогда бабушка Нурлыхатима, понимая, что долго жить, сидя на шее у родни, она не сможет, из деревни подалась в Ижевск – большой, многолюдный, промышленный город. Трудно себе представить, как они выжили и в голод, и в военные годы, и во времена послевоенной нищеты. Одному Аллаху известно, что стоило бабушке и её детям перебороть трудности, твёрдо стать на ноги. Если бы не её упорство, не твёрдый характер, если бы не помощь добрых людей, вовсе было бы тяжело.

Потом дети её выросли, обзавелись своими семьями, но бабушку Нурлыхатиму не забывали – все жили дружно и ладно. Так вот и я родилась в положенное мне время. Подрастая, я любила бывать у бабушки в гостях и наблюдать, как она работает по дому, как готовит вкусную еду, как справляется с огородом. Я всегда старалась помогать ей.

Моя бабушка умела ткать. Вначале мне казалось, что это очень обыденное и малоинтересное занятие.

Случилось так, что однажды родители уехали в отпуск, а меня оставили с бабушкой. Мне было скучно, и я решила поближе познакомиться с тем, как у неё получаются эти незамысловатые коврики. Смотрю, бабушка сидит, нагнувшись, за ручным деревянным станком и внимательно с доброй улыбкой перебирает нити. Потом она натягивает их между струнами станка и быстрым движением перекладины крепит к основному полотну. Нити были разного цвета, и оттого у бабушки получался симпатичный узорчатый половичок. Я не удержалась и попросила её и меня научить ткачеству. Оценивающе посмотрев на меня, совсем ещё малявку, она спросила: «А хватит ли у тебя упорства и терпения?» Я не отступилась и с уверенностью в голосе ответила: «Да, бабушка! Я хочу быть как ты».

Это было удивительное занятие: видеть, как из простых разноцветных нитей складывается узор и появляется красивое полотно. До приезда родителей мы соткали просто сказочно красивый половичок – так мне тогда казалось. Я была очень горда, что научилась ремеслу, которое никто во всём свете не знает, а только я и моя бабушка.

Прошло много времени, а я всё хранила этот дорогой для меня подарок. Каково же было моё изумление, когда, спустя более пятидесяти лет, я увидела по телевидению похожий станок. Изготовлен он был в Новой Зеландии, и на нём так же вручную до сих продолжают работать мастерицы.

Как здорово, что и на другом конце света есть женщины, в чем-то похожие на мою незабвенную абикей Нурлыхатиму Хусаинову.

«ОДНА МОРОЖЕНКА НА ДВОИХ» рассказала Ирина Ванина

Если бы меня, взрослого человека, выросшего в городе и знающего законы его жизни, спросили, как я повела бы себя, если бы на улице мне встретился ребёнок дошкольного возраста? Один, без родителей и вообще без кого-то из старших.

Предполагаю, мой ответ не отличался бы от реакции любого нормального человека. Нет, действительно, такая ситуация многими была бы воспринята как чрезвычайное происшествие.

Чего греха таить, нынешний город плохо приспособлен для самостоятельных прогулок малышей. Нескончаемые потоки автомобильного транспорта, сложные дорожные знаки, несмолкаемый грохот и гул, несущиеся по тротуарам и подземным переходам толпы горожан – всё это сопряжено с сильными стрессами для ребёнка. А бывает и того хуже: найдётся какой-нибудь тип, начнёт приставать, расспрашивать про деньги, ключи от квартиры, про гаджеты и телефоны.

А ведь когда-то, вроде не так уж и давно, ребятня могла самостоятельно ходить не только в городскую школу, но даже и в старшие группы детского садика. Годам к восьми, помнится, я и мои сверстники уже как следует осваивали городское пространство, хорошо ориентировались в перекрестках улиц, сами ходили и в кино, и в библиотеку, и в спортивные секции, и в кружки по интересам. Если сейчас для многих родителей проблема выпроводить своё интровертное дитя на площадку во дворе, оторвать его от компьютера или смарт-фона, чтобы он со сверстниками пообщался, погонял футбольный мяч, то тогда проблема была с точностью да наоборот: мальчишек и девчонок никакими коврижками не заманить было домой, отвлечь их от коллективных игр и забав.

Иногда мне и Ване, моему младшему брату, доверяли отнести маме что-нибудь из приготовленного бабулей обеда в холщовой котомке. Нам предстояло вдвоём топать от окраины города к центру, где легче было найти её торговую точку. Выполняя это ответственное задание, мы даже одевались поприличнее. Я повязывала красивый бант, надевала чистое платье, носочки и босоножки. А брат обычно натягивал на себя шорты, чистую рубашку с коротким рукавом и сандалии на босу ногу. Мы знали, что у мамы на обед дома просто не бывает времени. Она либо брала чего-нибудь съестного с собой, либо, по договоренности, ждала, когда мы принесём ей чего-нибудь вкусненького.

Пока она трапезничала, я обходила все цветочные клумбы в округе.

Ванька рано, годам к пяти, самостоятельно научился быстро читать и хорошо считать, и поэтому мама иногда доверяла ему стать у торгового лотка. Раньше-то цены были смешные: семь копеек – фруктовое мороженое, девять – фруктовый шербет в стаканчике, одиннадцать – эскимо в шоколаде и на палочке, девятнадцать – сливочный пломбир с вафлями, а двадцать две копейки стоило шоколадное мороженое «Ленинградское». Богатый покупатель с бумажными рублями и трёшками попадался редко, чаще платили мелочью. Арифметика тут несложная. Изредка, когда брали сразу несколько мороженых, мама приходила на помощь, помогала правильно и быстро рассчитаться.

Получаса ей вполне хватало. Она успевала и котлетку съесть, и запить компотом, и с нами пообщаться.

Потом она непременно доставала из так называемого «баяна» брикет сливочного пломбира с вафлями, брала двадцатикопеечную монету и ею разрезала мороженое на две половинки. Мы никогда не спорили, кому бóльшая или меньшая доля доставалась, – мы хорошо помнили мамину сказку про двух медвежат, которые нашли где-то головку сыра, но из-за препирательств и споров сами не смогли поделить её. Тогда они пригласили лису, а что из этой затеи вышло, знает каждый. Мы хорошо усвоили, к чему приводят глупость и жадность. Хоть и поглядывали краем глаза – не сильно ли тебя обделили, мы знали: мама всегда справедлива, и мы никогда не имели повода усомниться в её безграничной любви к нам.

ДОСТОЯНИЕ ОСТРОВА ЦЕЙЛОН

Нет, эта история будет не о чае. Хочется поделиться воспоминаниями о людях Шри-Ланки и о её уникальных биоресурсах – слонах.

Мистер Пия, наш гид, – удивительный человек. В нём гармонично уживается и расчётливый бизнесмен, и человек, бескорыстно любящий братьев наших меньших. Даже для змей и варанов, для птиц и насекомых он у себя в дальнем углу сада поставил большую чашу с водой. Чтобы все могли утолить жажду в самые жаркие дни. Люди порой не понимают, что змей в их жилища манит вода. Дай им напиться вволю, они уйдут к себе в родную стихию – в джунгли. Для них человек – источник смертельной опасности.

Мистер Пия предложил нам покататься на одном из его любимых домашних слонов. Любимчика звали Раджа.

При нашем знакомстве с Раджой Пия сказал: «Не бойтесь, смело подходите, почешите хобот, погладьте его, пообщайтесь. Удивительно, но слоны очень любят общаться с белыми людьми. Им нравится, как вы пахнете. К нашим запахам они уже привыкли. Звуки, мелодика вашей речи непривычны, во многом отличаются от нашего языка. Слонам интересно и это. Они — способные ученики, с замечательными умственными способностями, великолепной памятью. У них есть даже чувство юмора. Спросите любого учителя в школе слонов, и вам расскажут, что слонята любят кататься по мокрому и скользкому склону оврага после обильного дождя, делая это с очевидным удовольствием. Наша детвора тоже любит это развлечение.»

Я спросил, можно ли Раджу чем-нибудь угостить. Тут же нашёлся мальчуган лет десяти-двенадцати, который за несколько рупий согласился быстрехонько слетать на рынок и купить дюжину бананов. Получив от меня денежку, наш курьер умчался. Пока мы знакомились, тихим и ровным голосом хвалили доброго и толстокожего великана, появились бананы. Увидев их в наших руках, Раджа запыхтел, заурчал – стал, чуть ли не пританцовывая, выклянчивать угощение. Покончив с любимым лакомством, Раджа, видимо уже приученный, нежно обхватил мою супругу хоботом вокруг талии, слегка приподнял. Она ничуть не испугалась, одобрительно похлопала по хоботу. Слон помог нам взобраться ему на спину и сесть в нечто похожее на платформу для сидения.

На прогулку по деревне мы поехали практически без слоновьего воспитателя. Он чисто для порядка шёл позади нашей торжественной процессии. Раджа знал весь маршрут наизусть!

Мы прошествовали мимо рынка, свернули в джунгли. Пройдя какое-то расстояние, увидели: наш Раджа вышел на пологий берег неглубокой реки. Слон медленно вошел в воду, напился, полил себе на голову. Слоны любят воду и водные процедуры. Иногда в питомнике устраивают платный аттракцион: посетители из шланга поливают слонов, чистят их жёсткой щёткой, дают им рисовые шарики с добавлением ароматных специй, разговаривают и даже напевают несложные мелодии.

На следующий день нам с супругой удалось поучаствовать в поиске и наблюдениях за стадом диких слонов. Компания «Piya Special» включила в нашу команду Джорджа – отличного, дипломированного биолога, специалиста по слонам. Нам был выделен надёжный джип, мастерски управляемый водителем-асом. На видавшей виды полноприводной «Тойоте» красовалась надпись по-английски «Maybe your ride is so fast. But mine can go anywhere», что в свободном переводе означало примерно следующее: «Возможно, твоя машина может ехать очень быстро. Зато моя может проехать где угодно».

Вид многочисленного дикого стада любого введёт в благоговейный экстаз. Но приблизиться к дикому слону — дело не из легких. Даже при том, что мы были прекрасно экипированы и осторожны, найти и тем более преследовать лесных гигантов оказалось очень непросто – в стаде слоны прекрасно организованы и изобретательны. Ходят неслышно, удивительно быстро, соблюдая поистине строгий боевой порядок: опытная самка возглавляет, крупные самцы идут по бокам, а малышей держат в середине стада. Когда всё же нам удалось на уважительное расстояние приблизиться к ним, подождав, когда стадо успокоится, я обратил внимание на то, что ни у одного из животных нет бивней. Джордж пояснил, что отсутствие бивней имеет сугубо генетическое объяснение: все особи, у которых были бивни и была заложена программа передать эту способность по наследству, истреблены браконьерами – охотниками за слоновой костью. В отношениях между слонами и людьми не всё так радужно. И не только в Шри-Ланке.

Варварское, безжалостное отношение человека к дикой природе неизбежно приводит к экологической катастрофе.

Гуидо, эксперт по диким животным Африки и мой друг в Намибии, утверждает, что аналогичная проблема с бивнями у слонов существует и в Индостане, и в странах Юго-Восточной Азии, и в Африке. В Кении, например. Однако в Намибии человеку удалось сохранить немногочисленное элитное стадо, в котором полноценные бивни сохранились и у самцов, и у самок. Африканский слон по природе значительно крупнее азиатского, но особи в Намибии — просто гиганты. Бивни у них настолько длинные, что при ходьбе бороздят землю, доставляя тем самым неудобства для животного. У одного самца бивни выросли до такой величины, что смотрители национального парка вынуждены были спилить сантиметров по тридцать у каждого бивня. У меня сохранилась небольшая видео-запись, которую сделали в Намибии несколько лет назад. Благодаря Гуидо, мы сегодня можем наблюдать этих величественных, необыкновенно грациозных великанов в их первозданном виде. Спасибо за добрые вести, брат Гуидо!

Спасибо и мистеру Пие за такой увлекательный и познавательный экскурс.

В ПОИСКАХ РАФФЛЕЗИИ

Однажды с группой соотечественников и их взрослыми детьми мы отправились в Малайзию в поисках уникального цветка под названием раффлезия. Раффлезия – род цветковых паразитических растений семейства раффлезиевые. Ареал произрастания – полуостров Малакка, острова Суматра, Ява, Калимантан (Борнео), а также Филиппины. Наш путь лежал в штат Сабах, район Кота-Кинабалу («Кота-Кинабалу» в переводе на русский: «гора Кинабалу»). Заранее выяснили, в какое время года начинается сезон цветения раффлезии, забронировали приличную гостиницу.

По прибытии к месту нашли опытного местного гида и водителя микроавтобуса по имени Пол, который взялся за решение этой непростой задачи. Мы уже были наслышаны от работников отеля о том, что в тот сезон найти заветный цветок – большая редкость. Пол после нашей беседы вдруг спросил, есть ли у меня что-нибудь интересное из России. К счастью, у меня на все случаи в жизни путешественника оказалась самая банальная, казалось бы, матрёшка. Зная своё дело, Пол матрёшку одобрил и предложил следующее:

– Я знакóм с вождём одного местного племени, которое контролирует значительную часть территории, прилегающей к Кинабалу. Его люди расскажут нам, где и когда зацветает раффлезия. Красивая и необычная деревянная русская кукла ему наверняка понравится. Но я знаю один секрет, который откроет вашей группе прямую дорогу к цели экспедиции.

Я был заинтригован:

– Что же это за секрет?

Пол заговорщически прошептал:

– Земли Национального парка «Кота-Кинабалу» поделены правительством между несколькими местными племенами. Они следят за порядком на своей территории, а заодно и развивают туризм. Когда мы приедем во владения моего знакомого вождя, ты поприветствуй его не на бахáса, государственном языке Малайзии, а на языке его племени. Но приветственное слово «арамати» нужно произносить, как принято в этом племени, – громко, с некоторой агрессией в голосе. Это будет им истолковано как проявление должного внимания и уважения. Разве может он подумать, что человек из неизвестной ему страны России знает обычаи и этикет его племени?!

Мы приехали, нашли нужное место. Пол вышел первым и сказал, чтобы мы немного подождали. Вот он появился снова и махнул мне рукой: «Пошли, вождь ждёт тебя».

Я не ожидал, что вождь, сидевший в плетёном ратанговом кресле, будет одет вполне по-современному в джинсы, лёгкую хабэшную рубашку и обут в плетёные босоножки на босу ногу. В помещении на стенах висели резные деревянные створки дверей, такие же резные лодочные вёсла, в углу стояла фигура деревянного истукана, которую я принял за изображение местного божества. Пол что-то залопотал на непонятном мне языке. Потом обратился ко мне по-английски: «Вождь ждёт твоё приветствие и подарок».

Я никогда не отличался хилым голосом, рванул от души: «Арамати!!!»

И тут я заподозрил, что меня, похоже, здóрово разыграли. И Пол, и вместе с ним вождь (а это на самом деле был вождь!) расхохотались. Вождь расплылся в улыбке, поднялся с кресла, пожал мне руку, но как-то безразлично принял матрёшку. Это потом Пол сказал, что вождь не должен проявлять свою благодарность за подарки, следуя их правилам протокола. Вождь заговорил на вполне сносном английском: «Я знаю, это Пол научил тебя нашему наречию. Очень хорошо получилось, от души. Спасибо. Что касается раффлезии, я ещё вчера отправил нескольких мужчин в джунгли. Сегодня утром они связались со мной по рации и сообщили, что цветок они нашли и подготовили место для вашего посещения. Пол – наш старый, хороший друг. Можете ему во всём довериться. Когда вернётесь, наши женщины накормят вас перед дорогой обратно».

К слову сказать, за посещение парка мы заплатили сразу при въезде на его территорию, а за осмотр раффлезии пришлось платить отдельно тем, кто так любезно организовал место осмотра. Нам действительно очень повезло, и мы увидели это удивительное и редкое творение природы.

КРАСНАЯ СТРЕКОЗА: ПЕТЛЯ ВРЕМЕНИ

Чаще всего, они приходят ко мне перед самым рассветом.

От их посещений легче никогда не становится.

Иногда они терзают мне душу, заставляя в самых мелких деталях вновь и вновь прокручивать то, что я никогда не хотел бы вспоминать. В другой раз они помогают правильно выстроить неподдающийся сюжет, предлагают нужные слова и фразы. От этого я вскакиваю с постели и бегу к рабочему столу, хватаю карандаш и торопливо все записываю на бумаге. Но последние их посещения оказались особенно трудными и беспокойными. Они, вдруг, стали напоминать о тех людях, вещах и событиях, о которых я давно подумывал написать, но все что-то не срасталось, до чего-то все время не доходили руки. Их видения участились, требования стали жестче. К чему все это? Что они хотят мне так настоятельно сказать?

Одно я понял сразу: они будили во мне воспоминания о давней моей командировке в эль-Фао — самый южный морской порт Ирака, вокруг которого когда-то кипел жизнью одноименный городок. Это был необыкновенный уголок на земле. Современный порт уживался и делил соседство с патриархальным населенным пунктом, каких сейчас, по прошествии стольких лет, вряд ли где сыскать.

Каменные здания встречались только на территории порта, где располагалась и местная администрация.

Вокруг эль-Фао — царство финиковых пальм и плантации хны. Тысячи и тысячи пальм давали человеку и пищу, и какой-никакой строительный материал. В сезон сбора урожая хны, по старой традиции каждая женщина наносила на лицо, ладони и ступни замысловатые рисунки. Сегодня это назвали бы модным заграничным словом «татуаж». Хной красили головы и юные девочки, и дряхлые старухи.

Глинобитные хижины здесь строили по старинным правилам, до тех пор сохранившимся так называемыми «болотными арабами», многие поколения которых селились в широкой дельте Шатт-эль-Араба — реки образованной слиянием рек Тигр и Евфрат. Бытует мнение, что нынешние жители устья реки — потомки шумеров, древнейшей цивилизации, более ранней, чем Вавилония и Ассирия. Ирригационные системы, навыки жить на воде, искусство выращивать богатые урожаи риса, умение содержать многочисленные стада водяных буйволов — это все наследие той древней культуры. До наших дней сохранилась оригинальная архитектура и технология возведения местных бытовых строений. 

Люди, строя жилье, вначале из ила и сухой травы делают платформы, дают им просохнуть. Потом, по периметру будущего дома вертикально ставят связки камыша, обмазывают их толстым слоем того же ила и опять ждали, когда ил высохнет до твердости камня. Крышу кроют пальмовыми листьями и также камышом. Когда дом готов и чтобы в нем было не так жарко, земляной пол поливают водой. Испаряясь, вода поднимается вверх по тростинкам, охлаждает стены, тем самым делая жилье более комфортным. Ну, скажите, чем не кондиционер?! По такому же методу возводились знаменитые зиккураты — вавилонские пирамиды. Если в Египте это были сооружения из камня, в Вавилоне и, возможно, еще в Шумере, на необожженные глиняные плитки укладывали маты, сплетенные из тростника. Маты покрывали густым слоем гудрона. На них снова укладывались глиняные плитки, и такой «слоеный пирог» позволял возводить культовые пирамиды огромной высоты.

Помню такую картинку: маленький мышиного цвета ослик с белой звездочкой во лбу в самое пекло летнего дня подошел к такой хижине и головой уперся в прохладную стену. Все же умное животное, ослик. Диву, порой, даешься почему мы называем осла тупым, упрямым животным?! Как оскорбление для человека, когда за его несговорчивый характер или недоумие звучат слова: «Вот осел!» Нам бы поучиться способностям этого невзрачного и неприхотливого животного.

Между хижинами, опять же методом навала, создавали что-то похожее на пешеходные дорожки. Но местная детвора раньше училась управлять лодкой, чем ходить пешком. На лодках девочки постарше выходили в тростниковые заросли, срезали сочную зелень на корм скоту. По пути обратно они набирали и воду для домашнего хозяйства. Ходить по насыпным дорожкам, особенно по утрам, нужно было с особой осторожностью — по ним иногда ползали огромные серые водяные змеи с плоскими как плавник мурены хвостами.

Помню, один из солдат охраны, приписанный к нашей группе, испросив разрешения своих командиров, и, получив «добро» руководителя нашей группы, повел меня по самым удаленным уголкам деревни на болоте. Уже потом я понял, что, не будь его, мне вряд ли удалось выбраться обратно из хитрых переплетений илистых дамб и насыпных тропок. Там я увидел мир дельты, скрытый от взора пришлых людей. Тысячи, сотни тысяч мелких рыбешек «илистый прыгун», которые могут дышать лабиринтным органом дыхания — рудиментом легких, нежились в теплой жидкой грязи. Местные арабы называют их странным именем «абу-челямбу». Что оно значит, мой гид Фарид не знал даже на литературном арабском, не говоря уже об английском. Опять же, по местным обычаям, правоверным рыбку эту есть нельзя, поскольку на ней нет чешуи, а только гладкая и скользкая кожа. «Мамну’!» — говорил Фарид, — «Запрет!». А еще, в тростниковых джунглях обитают другие животные из разряда «неприкасаемых» — «абу-ханзир», т.е. дикие кабаны. Мусульмане их не употребляют в пищу, поэтому живут и плодятся они в свое удовольствие. 

Но больше всего мне запомнилась сценка, где местный мальчик, лет девяти-десяти, бедно одетый, с давно не видавшей ни мыла, ни расчески шевелюрой, босой, но счастливый пытался поймать большую красную стрекозу. В руках он держал палку и один ее конец, поднятый над головой, пробовал использовать как посадочную площадку. Стоило ей сесть на палку, мальчишка со всей осторожностью, высунув и прикусив от усердия язык, вот уже несколько раз тщетно пытался изловить красивое и изящное насекомое. Мы уже далеко прошли мимо, но состязание на хитрость, очевидно, так и не закончилось. Что особо врезалось в память, так это полные счастья карие глаза мальчугана. Красная стрекоза так и осталась для него не сбывшейся мечтой.

А однажды удумал я пойти на рыбалку. Пошел на местный сук, т.е. «рынок» по-арабски. Нашел лавку, где продавались немудреные рыболовецкие снасти: крючки нужных размеров, леска и кусочки свинца для грузил. Мне сказали, что местные здесь рыбачат с руки, как закидушкой. За всеми моими переговорами и манипуляциями наблюдала ватага мальчишек. Они же и порекомендовали мне сходить на рыбный рынок и купить для наживки мелких креветок всего за «руба динар» — четверть динара, двести пятьдесят филсов. 

Когда мы пришли на берег, я как-то неловко стал доставать из кармана носовой платок и выронил две или три мелких монетки. Звонко булькнув, денежки исчезли в воде. Я хотел, было, плюнуть на незадачу, но, увидев, что эти монеты мне уже не нужны, мальчишки стали нырять прямо с набережной, пытаясь хоть что-то выловить. Безуспешно. Но зато я поделился с ними оказавшейся столь дефицитной наживкой. Рыба пошла! На наши крики радости стали обращать внимание прохожие мужчины. Эмоции разогревались.

Представление состоялось.

Вечерело. Отдав часть улова ребятам, я пошел домой в порт. Путь снова лежал через рынок, мимо того же деда, где я накануне брал леску и крючки. В свете керосинового фонаря, дед сидел в плетеном из тростника кресле и на коленях у него дремал мангуст. Увидев мой неподдельный интерес, старик, поглаживая мангуста, пояснил, что местные жители держат этих животных дома вместо кошек. Только ловят они не мышей, а змей.

Слово за слово, мы разговорились. Вскоре к нашей беседе присоединилось еще несколько человек. Я узнал, что в их небольшой деревне, что стоит у самой окраины эль-Фао, проживают представители другой, не арабской, народности — мандеев. Мне пояснили, что мандеи — современные потомки древних вавилонян. Одного этого упоминания было достаточно, чтобы я позабыл о том, что мне давно пора было возвращаться в гостиницу. Более того, мне вдруг показалось, что я уже где-то слышал эту историю, только она, эта история, сидит у меня где-то глубоко-глубоко. Это открытие показалось мне и страшным, и почти мистическим, накрепко приковавшим к себе все мое внимание.  Внешне мандеи хоть и похожи на арабов, но и исконный их язык отличается, и исповедают они не обычный для Ирака ислам шиитского толка, а мандеизм, за что иракцы-арабы иногда называют их «звездопоклонниками». Это верование вобрало в себя элементы христианства, иудаизма, зороастризма и древневавилонской религии. Видимо у меня, впервые слышавшему рассказы о мандеях, от удивления глаза открылись шире обычного. Увидев мою реакцию, словоохотливые собеседники рассказали о том, что у них и алфавит — абага — тоже не арабская вязь, а происходит от нескольких древних языков. По верованиям мандеев каждая буква их алфавита олицетворяет силу жизни и света. Мандеи считают свой алфавит магическим и священным.

Боже, сколько открытий было у меня за один вечер прямого общения! Кроме удивительных рассказов об истории болотных арабов и мандеев я познакомился с несколькими особенностями быта южных иракцев. К примеру, я обратил внимание на то, как мне отмеряли леску. У нас  дома, один метр отмеряют по длине руки, плюс еще чуток, до середины груди. А у них, метр — это расстояние от конца среднего пальца руки до кончика носа повернутой в сторону головы.

Мне тогда был всего-то 21 годок. Деду понравилась роль рассказчика. Он предложил мне сесть на какой-то ящик вместо стула, уложил мангуста в плетеную корзину, а сам зашел в свою нехитрую хибарку. Вскоре он появился с какой-то чашкой и тарелкой свежих фиников. Как оказалось, в чашке было кислое буйволиное молоко. Хозяин пояснил, что в мире нет более сытной и полезной еды, чем «лябáн» с недозревшими и оттого слегка терпкими, немного вяжущими во рту, финиками.

С дедом я тоже поделился уловом. Оставив себе одну рыбеху на уху, я наконец-то пошел к себе, где меня давно уже ждали мои коллеги и товарищи.

*   *   *

Многое увиденное и пережитое тобой надежно сохраняет человеческий мозг. Все образы, предметы и даже ощущения уже многие годы хранятся в ячейках памяти, как взаперти.

Вот — та красная стрекоза и мальчик, пытающийся ее поймать, вот — ватага местных мальчишек, идущих с тобой на вечернюю рыбалку на берег Арабского залива, а вот — тот самый седовласый, с беззубым ртом, старик и задремавший у него на руках мангуст. Он принял твое приветствие и пригласил на короткую минуту обменяться парой слов о сегодняшней погоде, о том, как тебе живется в этом далеком краю. Увидев, что ты не возгордился, улыбнулся ему и тем, кто был рядом с ним, от чистого сердца предложил тебе то единственное, что было у него на ужин: плошку кислого буйволиного молока и горстку фиников.

Картинки, картинки, картинки.

Какими ты их увидел, запомнил — такими они и остаются неизменными, несмотря на многие события и прошедшее мимо время. Они, эти образы, по твоей воле, не могут вырваться из замкнутого круга, из роковой петли времени. На самом же деле, тот старик уже давно умер, когда узнал, что единственный его сын погиб во время бомбежки порта эль-Фао. Он давно хотел бы встретиться с ним там, на небесах, но не может этого сделать — ты его не отпускаешь, хотя давным-давно и обещал написать о нем. И тот мальчик, что ловит стрекозу, был убит очередью из штурмовой винтовки М-16. Сколько безутешных слез пролила его мать, сколько горьких дум передумал его отец. О, сколько их, невинно погибших и неприкаянных!

Однажды ночью, я проснулся в холодной поту: «Освободи их, с Богом пусти их на волю. Напиши о них. Если их не выпустить, они так и уйдут вместе с тобой, не узнав, что такое свобода», — будто кто-то шепнул мне в самое ухо.

«Что ты, что ты!», — воспротивился второй я, который всегда вмешивался в разговоры в самый неудобный момент. — «Не смей так думать — уходя в вечность, в небытие, не ты их, а они тебя за собой утащат».

Призадумавшись, я ответил ему, моему альтер эго: «Не кичись, не дерзи и не бей горделиво себя в грудь — вот, мол, какой я храбрый попиратель того, что мне предначертано. Вспомни слова Оптинских старцев: «Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня наставь и поддержи меня… Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами». Отпусти свое тщеславие, прими со смирением то, что тебе уготовано и, уходящие не причинят тебе того, чему еще не пробил час. Никто не знает, когда придет его черед, и слава Богу. Не думай об этом и не бойся. Делай свое дело, то, что тебе уготовано — пиши.»

Время распустить очередную петлю времени, брат мой.

ГОЛОСА ПРЕДКОВ

Наконец-то наступило долгожданное лето. Я был в предвкушении, когда же отец, выполняя данное им слово, отправит меня в деревню к дедушке Шайхигали – очень дальнему родственнику, но большому другу нашей семьи.

Путь от Казани неблизкий. В те годы прямого поезда туда не было, самолёты не летали. Надо было больше суток плыть на пароходе до пристани Азякуль. Далее, до самого центра деревни Табанлыкуль, ехали на телеге, запряжённой лошадью.

Для меня, семилетнего мальчугана, это было настоящим походом по морям и океанам! Я с нетерпением ждал, когда, поднявшись на борт двухпалубного красавца-парохода «Сергей Алымов», смогу носить свою матросскую форму: чёрные брючки, рубаху с гюйсом и бескозырку с шёлковыми ленточками. Этот костюмчик мне купила мама накануне поездки в Табанлыкуль. Только сейчас, по прошествии более пятидесяти пяти лет, понимая, какая эта была редкость по тем временам, я удивляюсь, как это ей удалось. Недаром же говорят в народе: любящая мать для своего дитя готова сотворить чудо.

И вот наш корабль отчалил. Он разгонялся не сразу, усердно пыхтел и сопел. Потом, как будто набрав необходимое количество воздуха, издал громкий гудок, при этом колёса вращались всё быстрее и быстрее и появился густой дым из трубы на верхней палубе.

К пассажирам вышел капитан. Я тут же пристроился к нему в эскорт: у меня ведь тоже форма есть! Заметив мой бравый вид, капитан улыбнулся, похлопал по плечу:

– Каждый матрос должен знать, на какое судно приписан, сынок. Тебя как звать-то?

Я, как можно увереннее, ответил:

– Алмазом. Алмазом Галямовым, дяденька капитан. Я тут с папой.

– Так вот, матрос Галямов, «Сергей Алымов» – колёсный двухпалубный пассажирский речной пароход, построенный по проекту 737 на судоверфи «Обуда» в Будапеште, столице Венгрии, в 1955 году. Кстати, тебе сколько лет?

– Семь – восьмой.

– Выходит, вы с пароходом почти ровесники. Ну что ж, Алмаз, я пошёл дальше делать обход, а тебе приказ никуда от отца не отлучаться. Вдруг ты ему срочно понадобишься!

– Хорошо, дяденька капитан! Задание понял.

– Ты же парень городской, в деревне впервой? Учти: там все работают, не сачкуют. Ты справишься, не дашь слабины?

– Справлюсь! Я буду хорошо работать.

Времени на адаптацию к новым условиям жизни у нас не было. Отец собирался в обратный путь ближайшим пароходом. Я оставался на попечении Шайхигали бабая. Прощаясь, отец как взрослому пожал мне руку и сказал: «Веди себя хорошо. Дедушке помогай. Кроме тебя у него помощников нет».

Работы в деревенском хозяйстве всегда хватает. Там все встают спозаранку, умывшись и приведя себя в порядок – сразу за дело.

Для начала мне доверили пасти гусей и уток. Это поручение мне здóрово понравилось, так как вместо того, чтобы сидеть на берегу и следить за птицами, я вместе с ними плюхался и нырял в том же грязном прудике. Однажды я, видимо, сильно увлёкся и не заметил, как налетевший коршун схватил одного утёнка и потащил куда-то за дальний лес. Пока я метался по берегу, кричал и беспомощно размахивал руками, исчезла и вся моя подопечная стая. Ох и трухнул я тогда! Хорош сторож, своё первое задание провалил! Домой шёл с тяжёлым сердцем и в ожидании самого строгого наказания. Открыл калитку и… слава Аллаху, вся стая была уже во дворе, мирно пощипывала траву.

Ничего не сказал мне Шайхигали бабай, однако по его лицу было видно, что он сердится.

На следующий день я снова погнал птицу к пруду, но теперь уже не зевал, а зорко следил за тем, чтобы никто не мог застать меня врасплох. С этого дня потерь я больше не допускал.

К концу недели, когда я уже как следует освоился, научился быстро пробуждаться в 6 утра, мне предстояло новое, ещё более ответственное дело: быть помощником табунщика. Нам с дедом деревня доверила пасти табун лошадей в пятнадцать голов. Самое сложное было научиться седлать свою лошадь и целыми днями ездить верхом. Разумеется, громко сказано «седлать». Вместо седла мне дали старенький ватник с отрезанными рукавами и самую простую уздечку. Когда я посетовал деду, дескать, разве такая упряжь бывает у хорошей лошади, дед улыбнулся и ответил: «Каков наездник – такова и сбруя у его коня. Когда я был мальчишкой, я и мои сверстники учились ездить верхом вообще без ничего, даже без ватника. Про стремена и разговора не было. Мчались, обхватив скакуна босыми ногами, руками уцепившись за гриву. Только так из мальчика воспитывается настоящий батыр – удалой наездник и храбрый воин».

Тот, кто осваивал искусство верховой езды, знает, какая часть тела болит больше всего после многочасовых скачек. Испытал это и я. Иной раз пешком после езды на лошади не шёл, а перемещался, медленно переставляя непослушные ноги. Но зато я научился лихо справляться с лошадью, делая свои манипуляции простыми и понятными. Тогда ни я, ни мои земляки в деревне про такие слова, как «гены» и «генетическая память», даже не слыхивали. Тем не менее, благодаря генам, я быстро подружился с конём, почувствовал себя как бы единым целым с этим замечательным животным. Как мне кажется, и мой Шайтан быстро привязался ко мне, хотя и было мне тогда семь лет – восьмой.

Помню, выдался замечательный солнечный день. Я восседал верхом на коне, и мы не спеша ехали по центральной улице Табанлыкуля. Во дворах день только начинался: ожидая выхода своего стада, умиротворённо мычали подоенные коровы, кудахтали суетливые куры, гоготали степенные гуси. Ах, какое это было незабываемое чувство!

Когда я выезжал на луг, меня догнал Шайхигали со своим табуном. Пустив лошадей пастись, дед сказал, что пойдёт проверять недавно скошенную траву: «В этом году много сена будет, спасибо твоему отцу и тебе».

Впервые в жизни пожилой человек, уважаемый бабай похвалил меня и поблагодарил, совсем как мужчину.

Шайхигали пошёл на покос.

Я сел на пригорок, откуда весь луг был как на ладони.

По голубому небу медленно плывут серебристо-белые кучевые облака. Мирно пасутся лошади, изредка похрапывают, хвостами отмахиваются от надоедливых мух и оводов. Где-то высоко-высоко в небе пронзительной трелью заливается жаворонок. В ветвях деревьев гуляет и шумит тёплый ветерок. Я сидел и слушал эти чарующие звуки.

Откуда-то издалека донёсся разговор.

– Салям алейкум, Шайхигали бабай! Синен кунакларын сина кышка пщян азерлярга булыштымы, бэтен малына житя ме? (Здравствуй, дедушка Шайхигали! Как твои гости, сено на зиму помогли заготовить? На всю скотину хватит?)

– Ге-гей курше, исанме, Ринат! Безнен халляр, Аллага шыкырь, сина да шуны телибез! (Ге-гей, сосед! Здравствуй, Ринат! Слава Аллаху, у нас всё хорошо, и тебе того же желаем!)

Летом в поле люди редко говорят подолгу: время дорого. День год кормит. Вновь наступило безмолвие.

Я по-прежнему сидел тихо и слушал эту божественную тишину.

Где-то совсем далеко заиграл курай – древний пастушеский музыкальный инструмент, тростниковая флейта, традиционно распространённая среди татар и башкир. Какой-то музыкант-самоучка чувственно играл мелодию «Райхан» – грустную и широкую, как ковыльная степь, песню о любви.

Вдруг мне стало казаться, что это не я сижу здесь в густой зелёной траве. Будто моими ушами слышит и моими глазами видит всё это великолепие кто-то другой, кто-то близкий и дорогой, но имени которого мне не дано знать. Затаив дыхание, завороженный, я сидел на пригорке и боялся нечаянно спугнуть эти чудные звуки – голоса моих далёких предков.

АБРИКОСОВАЯ КОСТОЧКА, РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

      Я даже не подозревал, что в дальнем углу, в полиэтиленовом пакете, мать хранит старые вещи внуков –  на пакет натолкнулся случайно, и очень удивился находке: в кармане  мальчишеских брюк обнаружил основательно высохшую абрикосовую косточку.    

Показал находку матери. – Косточка-то зачем? Может, выбросить?

—  Не надо, не торопись, сынок. Это — память. Особая. Дай, я всё назад положу.

*   *   *

      Держал дед Николай голубей. На чердаке летней кухни соорудил им просторную голубятню.

      Всякие тут были породы: маймуны, дрыгуны, перевёртыши, почтовики, чубатые, хохлатые, лохмоногие – всех любил дед. Кормил их пшеничным зерном и семечками. Иногда подсыпал мелких камешков, колотого мела, чтоб и молодь росла здоровее, и у голубок яичная скорлупа была бы крепче. Каждое утро лазал по лестнице менять воду в поилке.

      Только вот в последнее время стало трудно ему с лестницей совладать.

      Тяжёлая выдалась зима.

   Дважды сердце так прихватило, что еле отдышался. Мучит его боль в груди, давление всё время скачет – дают знать о себе старые раны. Если бы ни его жена, которую он с любовью в голосе называл бабкой, ни её старания и снадобья, было бы совсем тяжко. Но дед знает, что хворь он победит, когда на каникулы приедут внуки. Дети – лучшее для него лекарство.

      Сидит он на солнышке, любуется на птиц, делится с ними своими думками.

    Был у него в стае голубь по кличке Белясый. По молодости ох и отличный голубь был! Летун — наипервейший. Гнездо всегда оберегал от незваных гостей, и голубку свою берег – она у него одна была, других не признавал.

Когда голубку в позатом году задрал какой-то заблудший кот, остался Белясый бобылем. Заметно одрях, уже не встревает в драку с молодью. Поднимет ещё крепкое свое крыло, но от скандалов уходит.  Нахохлится, сядет на карниз и стонет, надувая зоб. И голову пора бы свернуть, да рука у деда не поднимается – жалко Божью тварь. Где-то в глубине души Николай сравнивает себя с этим голубем, только Белясому тяжелее – один он. —  Ну, что зычешь раньше времени? Мы ещё с тобой покоптим небо. Вот наступит лето, мальчишки снова приедут. Они тебя и накормят, и напоят — всё легче.

      Было у деда четверо внуков. Двое – от сына, и двое – от дочери: Славка, Лешка, Пашка и Колька-младший. Были они, почитай, погодками. Трое уже в школу ходили, а Кольку мать в садик водила. 

      Вот и закончились в школе занятия, пришли долгожданные каникулы.

      Вскоре и ребятишки приехали, на радость старикам.

      —  Ну-ка, скидывай рубахи, становись на поверку! – выстраивает внуков дед, как в армии. —  Так, кость есть, а мясо нарастим. Ничего, что бледные. Нашим южным солнышком прогреет, закалит, будете у меня в полном порядке. С сегодняшнего дня перехóдите на единую форму летней одежды — сатиновые трусы. Обуви – никакой, будете бегать на бóсу нóгу. Штаны и сандалии – только по особым случаям. Мужик должен расти самостоятельным и крепким. А теперь, айда за мной стричься.

      Пашка стал упираться – жаль своей кудрявой шевелюры. Но дед сказал, что отрезал.  Говорил он скупо не потому, что одышка мешала, а потому, что слова взвешивал. – Вы за день так уделаетесь, что к вечеру —  как чертенята грязные. Бабка на вас мыла ненастачится. С голой головой, оно всегда чище. Ну-ка, пошли все гамузом во двор! — даёт команду дед.

    Там, под большой развесистой абрикосиной, была у него импровизированная цирюльня.

      Пока он ручной машинкой выводит Пашке старомодный полубокс, остальные сидят на лавке, ждут своей очереди, да украдкой поглядывают куда-то вверх.

      Дед сразу разгадал этот взгляд. —  Абрикосы не троньте — зелёные ещё, а то, чего доброго, пронесёт.

         Закончив экзекуцию, дед велит старшему, Славке, убрать волосы веником.

     После уборки даёт новую команду: —  Тэ-э-к-с, марш руки мыть, а потом всем — на кухню. Сегодня у нас на обед вареники с вишней и малиной…

*   *   *

    Но вот и абрикосы поспели. Дед тряхнул ветку, абрикосы на землю попадали. —  Только мойте, а то бабка мне за вас шею намылит.

      Этой команды повторять не надо. Ведро чистой воды –  тут, как тут.

      Сидит дед следит, как ребятня наворачивает зрелые плоды. —  Колька, не наглей, не один ты такой!  Славка, а ты что рот раззявил, дай ему сдачи, чтоб впредь неповадно было.

      Хоть и шумит порой он на внуков, когда те забалуют, но те-то понимают, что на самом деле дед их жалеет, только виду не подаёт. Просто не любит он, когда эти «телячьи нежности» напоказ.

      Славка  — не из драчливых. Потасовки не в его привычках. Вместо этого берет он абрикос, подходит к деду. —  На вот, попробуй и ты.

      Берёт дед угощение смачно откусывает и… морщится. —  Фу, какая кислятина! Сам такое ешь.

      Славка заметил лукавинку в дедовых глазах. —  Я знаю, ты ведь шутишь. Я для тебя самый спелый выбрал. Ты бери, там ещё много, нам всем хватит.

      — Не спорь со старшими! Лучше пойди, налей воды в голубиную поилку. Нéчего без пользы слоняться.

«Хмурит дед Коля брови, но в душе доволен: правильные растут парни, в его

породу. Смотрит на них, и на сердце становится легче.»

МУКИ ТВОРЧЕСТВА

Если ты работаешь в оборонке, если от твоего мнения зависит, каким будет новый боевой образец, то одно лишь сидение в кабинете ничего путного не даст. Информация должна поступать из первых рук, от тех, кто с твоим образцом потом пойдёт в бой. Ванин это прекрасно знал. Знал он и то, что в места, где идут боевые действия, просто так не попасть. Но ему, в нарушение всех правил и инструкций, уже несколько раз удавалось совершать подобные вылазки. На работе оформляли ему отпуск без содержания, по семейным обстоятельствам, а разные добрые люди оказывали содействие добраться до пунктов назначения. Нелегально.

Вот и в этот раз ему помогли ребята из добровольцев-ополченцев, но предупредили, что в последнее время с той стороны по нашим позициям противник долбит с особой жестокостью, ведет интенсивный огонь и из стрелкового оружия, и из средств натовской артиллерии. Однако Алексей не стал менять своего решения. Ну разве кому объяснишь, что у него была и своя личная причина лезть в самое пекло: там, на передовой, он получал мощный заряд творческих идей и впечатлений, там рождались его лучшие литературные образы.

Когда он собирался уже отправляться домой, ребята из разведки сказали, что дают ему машину и двух бойцов в сопровождение. Они как чувствовали, что такая забота лишней не будет.

Поехали под вечер, когда начинало смеркаться. Ехали без фар, внимательно осматривая каждый куст, каждый бугорок.

Закладка на обочине сработала, когда уазик стал спускаться к броду. Водитель и один из сопровождающих пострадали больше всех, но остались живы. Второй боец сидел рядом с Ваниным, на заднем сиденье. Им обоим тоже досталось, но меньше, чем тем, кто сидел спереди.

Получив контузию, Ванин очнулся уже в полевом медпункте. Когда его нашыряли болеутоляющими, подштопали и подшаманили, отправили дальше – в стационарный госпиталь. Уже там он понял, что за свой «поход» ему достанется по самое некуда. Да и не ему одному.

В госпитале Ванин пролежал столько, сколько было положено. Ему прочистили кровь, а заодно и мозги. Врачи и заботливые товарищи из нашей контрразведки на это нашлись. Слава богу, всё, вроде, обошлось без особо серьезных последствий.

Отлежавшись дома, закрыв бюллетень, Ванин вышел на работу.

Ещё в госпитале стал подумывать об очередной книге про эти свои похождения.

В один прекрасный зимний день ему вдруг захотелось пройтись по производству. Поддавшись этому зову, Ванин решил сперва зайти в сборочный цех. Потом – кузница и термичка. Вот уж где можно вдохнуть заводской праны, почувствовать запахи машин, станков, агрегатов! Они стучали, пыхтели, изрыгали клубы пара, дыма и огня, как в Преисподней. Ванину, глядя на всё это, понятие «адская работа» перестало казаться аллегорией. Начальник производства здесь – главный чёрт. Начальник цеха и мастера – черти рангом поменьше. И только работяги, далёкие от всяческих заводских интриг и передряг, грязные телом, душой оставались чище.

За это Ванин искренне любит завод.

Пахнет маслом, горячей стружкой, человеческим пóтом.

Завод.

Гудок.

Труба.

Труба – это символ. Пока она дымит – завод живёт. В заводских цехах куётся не только оружие, но и человеческий характер. Зная, что он где-то неправ, Ванину всё же иногда кажется, что завод, производство, живёт своей собственной жизнью, не зависящей от чиновников.

Невесёлые мысли роем кружатся в голове.

Русские чиновники – страшная сила. Не потому, что могущественная, а оттого, что отвратительная. Эта сила может принимать форму безупречного внешнего лоска, всесторонней эрудиции, хозяйской рачительности и тут же – алчности и полного равнодушия к людям.

Углубившись в свои думы, Ванин вдруг почувствовал, что чудовище, которое в нём живёт, зашевелилось и запросилось наружу.

Когда он впервые обнаружил, что оно в нём сидит, стало жутко. Потом привык. Пугало только то, что чудовище заявляло о себе совершенно неожиданно, ни у кого не спросив разрешения. То оно было чёрным и мрачным, а то, как хамелеон, вдруг заиграет разными цветами, засияет — вот, мол, какое я красивое.

Чудовище любит побеситься. Оно, видимо, в ладах с ребятами, с теми, что там, наверху. Ребята подкидывают ему какие-то мысли, слова и образы. Чудовище, как «чёрная дыра», пожирает всё, удовлетворённо урчит, переваривает, что-то лепит и строит. Появляется зародыш, эмбрион. Зародыш растёт, крепнет.

Ванин всегда чувствует, когда начнутся предродовые схватки. Человечек бьётся, просится наружу, на бумагу.

Чувствуя приближение родов, Ванин молит: – Господи, дай мне сил и терпения. Роды бывают мучительные, высасывающие из него всю силу, всю энергию. Он знает, что если роды искусственно затянуть, будет настоящая ломка.

Человечек кувыркается, бьёт ножкой, плачет: – Пусти меня! Хочу на свет Божий! — Ванин, весь покрытый испариной, даёт человечку выход.

Но он, этот человечек, привереда: – Ты обо мне плохо написал. Я — лучше, умнее и привлекательнее! А здесь надо вот так написать, с бóльшей выдумкой. Мне не нравится порядок слов, и знаки препинания не те…

Вычитка и правка текста – изнуряющий процесс.

Писать книги – не денежное ремесло. Деньги – прах, а слава эфемерна. От добра до зла – полшага. Пишешь не оттого, что хочешь денег или славы, а только ради того, чтобы ублажить живущее в тебе чудовище, имя которому – Творчество.

Когда поставлена последняя точка, когда ещё одна книга закончена, чудовище на какое-то время успокаивается.

Ненадолго.

До следующего оплодотворения.

И так – до конца твоей жизни.

КАРТИНКИ ИЗ ПРОШЛОГО

Это было достаточно давно, в пору учёбы. Алекса отобрали  на курс совершенствования военного перевода. Занятия проводил отставной полковник – бывший сотрудник военной разведки. Звали его Сергей Иванович Иванов. Полковник Иванов прекрасно знал свой предмет, а по-английски и по-немецки говорил как на своём родном языке. Проводя занятия, преподаватель часто и с легкостью переключался с одного языка на другой, при этом умышленно избегая русскую речь. Это двуязычие было очень полезно для изучающих продвинутый немецкий и английский.

Своих немногочисленных, отобранных по специальному конкурсу, курсантов учил он разным тонкостям ремесла. «В вашем иностранном языке даже для профессионалов как вы, мелочей нет. Иногда ошибка может стоить вам жизни», – говорил бывший фронтовик. В качестве иллюстрации рассказал такую быль.

Во время войны, когда уже был открыт второй фронт, немецкая разведка успешно внедрила своего сотрудника в тыл американцев. Лазутчик был специалистом своего дела, и хотя янки сразу почувствовали, что у них завёлся «крот», поймать его не могли, несмотря на все старания контрразведки.

И вот однажды к пункту заправки топливом подкатывает Willys с американскими номерами, недавно введенными командованием. За рулём, судя по униформе, – капитан Армии США. На груди поблескивала новехонькая Медаль почета. Все как в учебнике, не подкопаешься.

Подрулив к сержанту, офицер на английском языке с хорошим американским произношением обратился к младшему по званию:

– Сержант, мне нужно пять галлонов бензина.

Высоченного роста чернокожий сержант неторопливо осмотрел машину, задержав придирчивый взгляд на номерах, заглянул внутрь кабины.

– Мне следует позвонить командиру и получить разрешение на выделение топлива сверх плана.

Сержант зашёл в помещение и стал лениво крутить диск телефона. Хорошо скрывая внутреннее напряжение, офицер поглядывал на часы: «Пусть смотрит. Номера сделаны — комар носа не подточит».

Сержант вновь появился:

– Сэр, командир сейчас перезвонит. Бензин будет. Подождите минутку.

Офицер спокойно вышел из машины и направился к обозначенному для курения месту. Достал настоящие американские сигареты, закурил, затянулся, стряхнул пепел:

– Окей, нет проблем.

Действительно, ждать ему пришлось недолго. Буквально через пару минут на площадку выкатил грузовик со взводом морских пехотинцев. Через считаные секунды все пути к отступлению были перекрыты. Оказывать сопротивление  —

бессмысленно. Шпион был взят.

Как это получилось, где он дал промашку?

Дело в том, что он, говоря о бензине, использовал слово petrol. Опытный разведчик, он тем не менее не учёл, что petrol – британское слово. В Америке это аномалия, стандартом там является слово gas или gasoline.

Сержант сразу смекнул, что перед ним мог быть кто угодно, но только не американский офицер. Остальное, говоря языком профессионалов, – дело техники.

Спустя много лет, с той поры как Алексу довелось услышать эту поучительную историю, он и сам попал в чем-то похожую ситуацию.

Этот случай произошел в южной Германии, в Баварии. Чтобы сократить время на обед, он пошел не в ресторан, а направился в уличное кафе.

– Что Вам угодно? – вежливо обратилась к нему пожилая фрау на раздаче.

– Пожалуйста, две белые баварские колбаски и кружку пива.

– Что изволите на гарнир?

Без тени сомнения в голосе Алекс отчеканил: – Тушёную квашеную капусту, пожалуйста!

– Was? – удивлённо посмотрела на него немка. – Капуста с белыми колбасками не идёт! У нас в Баварии так не принято. Красные сосиски можно, но белые…

«Хорошо, – сообразил Алекс, – она не поняла, что я не немец».

– Не стоит беспокоиться, считайте, что это всего лишь мой маленький каприз.

Фрау неодобрительно повела бровью и как-то неохотно положила в тарелку капусту. Взяв колбаски и пиво, Ванин начал медленно есть. Еда была отменная – свежая и здоровая. Он никак не мог понять, что ей не понравилось в таком сочетании. «Эти немцы просто странные какие-то», – сделал он вывод для себя.

Дитя послевоенного времени, Алекс — тогда еще Алешка Ванин —  рано узнал, что у немцев были пушки от Krupp, самолёты Messerschmitt и Fokker. Наверняка немцы хорошо знали русские «катюши», пистолет-пулемёт ППШ, «летающий танк» – штурмовик-бомбардировщик Ильюшина.

Было дело, мальчишки из соседних дворов приходили на улицу своих противников по игре и они играли в войну. По неписаным законам одна ватага была «немцами», а вторая – «советскими». Каждый раз, как дань справедливости, роли менялись. «Немецкие» войска были вооружены Schmeisser и пистолетами Walther, гранатами и ножами, вырезанными из куска доски, тихонько «свистнутой» из отцовского сарая.

Для них, мальчишек шести-восьми лет, Schmeisser был общим названием всех видов немецкого автоматического оружия. На вооружении у «русских» стояли легендарные ППШ и пистолеты ТТ. По команде войска занимали позиции: пулемёты – по флангам, стрелки – в центре, снайпер – в укрытии. У командира с каждой стороны были войска спецрезерва. Что это были за войска, никто не знал, кроме самого командира. Каждый раз род этих войск менялся так, что порой у бойцов рты от удивления открывались: «Вот это да!»

– Раз, два, три… Огонь!

– Бах, бах, бах, – раздавались одиночные выстрелы ТТ и Walther.

– Тра-та-та-та-та, – вторили автоматы. То тут, то там «грохотали» гранаты. В самый критический момент советский командир даёт команду: – Ввести в бой войска спецрезерва!

Аналогичное решение принимает и «немецкий» командир. С невероятным рёвом, широко раскинув руки в стороны, на предельной скорости бегут двое мальчишек – в бой вступают секретные ВВС! И те и другие ловко уворачиваются от огня средств ПВО. Тогда немецкий истребитель – мальчишка повзрослее – идёт на таран и сбивает советскую машину. Русский «ястребок», вопя от боли и обиды, с мокрой физиономией, размазывая кулаком слёзы и грязь, грозит отомстить обидчику.

Командир первым идёт на помощь:

– Пехота, немцы нашего сбили. В атаку! Вперёд! Ура-а-а!

Как обычно, сценарий любого боя заканчивался рукопашной схваткой. Стороны расходились только тогда, когда уже достаточно носов было расквашено, навешано достаточно синяков и шишек. Бой окончен. До следующего раза.

Как-то, возвратившись домой после очередной «битвы», с подбитым глазом и злой по поводу того, что в этот раз была его очередь играть роль немца, Алешка попытался проскользнуть незамеченным. Однако отец его увидел первым.

– Что случилось? – спросил он спокойным голосом.

– Ничего, – солгал мальчишка и отвёл глаза.

– Я же вижу, что случилось. Подрался? Я угадал? Эка невидаль!

– Ненавижу немцев! – почти закричал он в ответ.

– Остынь, сынок. Скажи, в чём дело?

– Я не хочу, чтобы меня назначали «немцем»! У нас никто на улице не любит немцев.

– Согласен. Плохо быть фашистом и убивать людей. Но не только фашисты живут в Германии, поверь мне. Есть там и много хороших людей.

– Ты откуда знаешь? – всё ещё дерзил мальчуган.

Отец присел на угол табуретки.

– Мне было шестнадцать с небольшим, когда началась война. Как все мои друзья, я рвался на фронт. В конце концов мне повезло – я был повыше и покрепче своих сверстников, выглядел постарше. В 1942-м меня призвали в армию, но уже в первом бою меня контузило, и я очутился в плену.

– Пап, а как быть в плену? – тон речи Алешки изменился, и он подошёл к отцу поближе.

– Ничего хорошего, сынок. Но всё же я научился отличать одних немцев от других. В Дюссельдорфе, куда пришёл наш эшелон, меня отдали в одну семью в работники.

– Как раба? – ляпнул сын.

– Вроде того… – отец нахмурился и на какой-то миг замолчал. Потом снова заговорил: – Это были уже пожилые люди – муж и жена. Трудолюбивые. Они как-то сразу привязались ко мне. Кормили неплохо, иногда подкидывали почти новую одежду. Как потом выяснилось, это была одежда их сына, погибшего на Восточном фронте. Когда война уже заканчивалась, они хотели, чтобы я остался у них. Предлагали усыновить.

– Па, а почему ты не остался? – этот разговор всё больше и больше интриговал Алешку.

Не стал отец говорить о долге перед Родиной, о патриотизме, ответил не мудрствуя лукаво:

– Потому что у меня дома в России были свои отец и мама. Они меня любили, ждали и верили, что я вернусь.

– А что было бы, если бы ты не вернулся?

Отец как-то грустно улыбнулся и произнёс: – Да ничего особенного, наверное. Я не встретился бы с твоей мамой, не женился… Ты бы не родился на свет.

Отец снова замолчал, закурил свой неизменный «Север» и, глубоко затянувшись, через ноздри выпустил густое облако сизого дыма.

Алешка восхищался тем, как это здорово у него получалось! В эти минуты отец казался ему таким взрослым, таким сильным. Но эта исповедь, жестокий реализм его жизни прозвучали для мальчишки почти как конец света. Неожиданно со всей остротой он понял, что реальная война и та, в которую играли ребята, так не похожи друг на друга. От этого открытия стало жутковато.

Со свойственной детям открытостью и переменчивостью взглядов Алешка твёрдо сказал:

– Пап, обещаю, я не буду больше ненавидеть немцев… Тех, кто хорошие.

– Всё в порядке. Всё хорошо, – отец, как-то по-взрослому подбадривая, похлопал сына по плечу.

Сколько Алекс помнил своего отца, тот никогда больше не касался этой темы, этого периода своей жизни. Он прожил трудную жизнь и умирал так же тяжело. Уже потом, в спецшколе, Алексей Ванин слушал Баха, изучал Шиллера, Гёте, Фейербаха. Очевидно, и каждый культурный немец знал имена Льва Толстого, Фёдора Достоевского, Петра Чайковского… И всё же этого чертовски мало, чтобы жить одному среди немцев.

Человеческая память – сложный инструмент. Мотивы воспоминаний бывают разные – прямые и косвенные, ассоциативные, от чего разные складываются картинки прошлого.

Тогда, в кафе, ему вспомнились и детские игры в войну, и отец, и тот поучительный рассказ старого учителя-разведчика. Подумал: будь он на секретном задании и допустил бы такую плюху с сосисками, его разведмиссия закончилась бы пулей во лбу раньше, чем он осознал бы свою ошибку. Scheisse… Очень скверно.

Заканчивая пить пиво, Алекс взял поднос и, проходя мимо стойки, снова заговорил с той же дамой – благо что в зале почти никого не было:

– Простите, но я тут совсем чужак. Не хотелось выглядеть неловко. Я не местный. Так уж получилось.

– Wirklich? Неужели? – спросила новая знакомая.

– Чистая правда.

– Я так и подумала, что вы не из здешних мест. У вас и акцент немного отличается от нашего. Наверное, из северных немцев. Скажите, а Вам действительно нравятся белые колбаски с квашеной капустой? – все еще с ноткой сомнения переспросила фрау.

– Естественно. Отличная пища.

– Хм… Надо мне самой как-нибудь попробовать, – интонации фрау стали вновь вежливыми и, как ему показалось, почти дружескими.

ЗЕМЛЯЧКА КАТЯ

Утро выдалось по-английски сырым и туманным.

Вечером накануне и всю ночь напролёт моросил промозглый дождь.

Обычно до офиса я еду не подземкой, а забираюсь на верхнюю палубу больших красных автобусов и качу себе, смотрю по сторонам.

Мне нравится осенний Лондон. Есть в нём какое-то тихое очарование: каменные и железные мосты через Темзу, старинные особняки, винтажного вида автомобили лондонского такси, неброские пабы Fish & Chips, деловитый, никогда не спешащий народ. Но непогода вынудила меня изменить своей привычке, и я нырнул в метро на Piccadilly line – линию Piccadilly. От станции Caledonian Road ехать мне не так уж долго, но, учитывая количество пассажиров, я решил занять только что освободившееся место в середине вагона.

Сел. Стал осматриваться вокруг: что тут происходит у меня по соседству? Слева – уже немолодой мужчина в твидовом пиджаке, надетом поверх свитера крупной вязки, в вельветовых брюках горчичного цвета и изрядно стоптанных туфлях явно не ручной итальянской работы.

Метро — не для пассажиров первого класса.

Мой взор дошёл до той, что сидела справа.

Это была русоволосая молодая особа лет двадцати пяти, а то и тридцати. Я обратил внимание, на ней как-то неуклюже сидело демисезонное пальто лилового цвета. Из-под пальто была видна только клетчатая блузка с белым вязанным воротничком. Волосы её, да простит меня их хозяйка, я не осмелился бы назвать модной причёской, даже несмотря на всю толерантность моих вкусов. Я придирчиво, но достаточно осторожно, продолжал разглядывать её. Она, казалось, не обращала никакого внимания на косые взгляды пассажиров, находившихся рядом. Поплотнее запахнула пальто так, что нос её уткнулся в воротник.

Девушка уже стала дремать, поудобнее откинувшись на спинку сиденья. Я подумал, что она едет домой после ночной смены. Судя по всему, она не англичанка – они всё же так не урабатываются, относятся к себе с бóльшей заботой, больше берегут себя. Мои догадки прервал вошедший в межвагонную дверь человек в униформе инспектора лондонского метро.

– Tickets! Your fares, please, – инспектор затребовал проездные документы.

Люди покорно полезли искать билеты, готовить их к досмотру.

Моя соседка заметно напряглась, но глаза не открывала, полагая, что спящую контролёр не станет будить. Но она ошиблась. Подойдя к ней вплотную, контролёр настойчиво затребовал предъявить билет.

Понимая, что притворяться больше нет смысла, девушка призналась:

– Простите, у меня нет билета.

Контролёр:

– Так, и что мы будем делать? С вас причитается штраф 20 фунтов.

Моя соседка ещё больше вжалась в сиденье:

– Простите, офицер, но у меня нет денег.

По хорошо знакомому мне акценту я понял, что она русская. Таких сегодня в Лондоне немало.

Инспектор продолжал сверлить её взглядом:

– Мисс, есть правила. Прошу прощения, но вам придётся пройти со мной в полицию.

Видя её отчаянное положение, я спросил по-русски:

– Вы из России?

– Да, – коротко ответила она.

– А по имени как вас?

– Екатерина. Катя, – ответила она, не понимая, к чему я клоню.

Я молча достал портмоне и передал контролёру банкноту в 20 фунтов:

– Кажется, мы с ней знакомы. Вот, пожалуйста, я заплачу штраф за неё, – сказал я проверяющему.

Инспектор как-то нерешительно взял деньги, недоверчиво посмотрел то на меня, то на девушку:

– Русская иммигрантка, что с неё взять, — в его голосе звучали нотки превосходства.

    — Да. И будьте любезны выдать ей квитанцию. Без квитанции её обязательно задержат на выходе, – почти по-хозяйски распорядился я.

     —  Да-да, разумеется. Не извольте беспокоиться.

Увидев, что у его наметившейся, было, жертвы неожиданно появился решительный защитник, инспектор поспешил сменить интонации.

Оформив документ, он вновь зашагал по проходу между рядами. —  Tickets! Your fares, please.

Когда он ушёл, девушка, всё ещё не отойдя от шока, виноватым голосом еле слышно прошептала:

– Мне нечем вам заплатить. Я не смогу вернуть вам долг.

Убедившись, что в вагоне нас никто уже не слушает, я ответил:

– Наша нынешняя жизнь порой пуста, и люди пошли какие-то мелкие, Катенька. А как хочется сделать что-то стóящее, нужное! Вы уж простите меня.

Поезд начал торможение и ещё через несколько мгновений остановился. Выходя на знакомую мне платформу South Kensington, до того, как за мной закроется вагонная дверь, я успел попрощаться с ней:

– Спасибо, дочка, что не погнушалась, не возгордилась. У тебя  всё будет хорошо, вот увидишь. Мне ничего от тебя не надо, — неожиданно даже для себя, я перешел на «ты». — Потом сочтёмся, землячка. Потом…

Роман-квадрология «Торговец»

Книга 1. Операция «Тирольская рапсодия» (отрывок)

…Легенды — это не из мира детских сказок. Это из жизни. Сколько их было? Одни легенды за тебя придумывают, другие, по ходу, спонтанно, додумываешь сам. Отрабатывая их, стараешься быть как можно убедительней, искреннее. В роли входишь настолько, что даже сам в них веришь. Недомолвки. Недосказки. Правда, вперемешку с полуправдой. Так даже забавней – труднее проверить. Если проверяют, и где-то что-то не срастается, люди сами додумывают, как им заблагорассудится. Из легенд вырастают мифы.

Новые люди и роли. Новые задачи и новые страны. Калейдоскоп, под названием жизнь. В этом — суть бытия торговца оружием.

Жизнь – нескончаемый спектакль. Роли прописаны. Ты должен их отыграть так, как от тебя этого ожидают. Игра на публику? Иногда, но в основном — игра с самим собой, а еще чаще – против себя. Однако за качество игры приходится отвечать и перед заказчиком, и перед собой. В этом театре ты – и актер, и зритель, и критик. А уж судьи всегда найдутся.

Мысли о доме – твой спасательный круг в чужом океане.

На ум пришла такая параллель, сравнение.

Малыш, уже научившийся ходить и говорить, все еще связан с матерью невидимой пуповиной. Мать для него – весь мир, его спасение и защита. Малыш заигрался, увлекся, но потом, осознав, что ее рядом нет, начинает искать глазами – где она? Потерял! Слезы и плачь отчаяния! Кажется, мир рухнул, свет померк. А что плакать – вот она, сидит на лавочке, и машет рукой. Утрет его горючие слезы, поцелует – и все опять хорошо. Став взрослыми и сильными, повидав страны и континенты, мы все равно ищем, уже не глазами, а сердцем — Родину, свою мать, своих близких. Без них не прожить. Как страшно, заблудшим и отбившимся, потерять все это.

Ах, эта вечная суета.

Жизнь нельзя оценивать потом. Надо ценить каждое ее мгновение, пока она есть. Надо быть готовым к неожиданностям в любой момент этой жизни…

Норберт Вробель подошел пунктуально в назначенное время. Высокий, крепкого телосложения. Одет с иголочки. Галстук из очень дорогих. Обут безупречно. Аккуратная стрижка светлых волос. Аристократические черты лица. Нос с легкой горбинкой. Глаза необычного зеленого цвета. Умные глаза. «Женщинам наверняка импонирует», — подумал Ванин.

В комнату переговоров никого приглашать не стали.

Из подсобки прихватили с собой только кофе и сок.

Времени на протокольные вежливости не было. Сразу приступили к делу.

—  Господин Вробель, я списки проработал. Требуемое имущество в России имеется. Мои коллеги обращают ваше внимание на необходимость соблюдения некоторых обязательных формальностей.

Вробель внимательно слушал.

—   Первое, кто будет выступать в роли заказчика? Второе, кто будет выдавать EUC – Сертификат конечного пользователя? Третье, кто будет финансовым гарантом сделки?

Пока Ванин перечислял вопросы, Вробель быстро, но аккуратно записывал их в блокноте.

—   Господин Ванин, заказчик – Министерство обороны одной арабской страны. Сертификат конечного пользователя будет того же происхождения. Финансовый гарант – я, моя фирма «ANW». Подписывать контракт и нести по нему ответственность будет моя фирма, по поручению Правительства страны-заказчика.

— Видите ли, Россия торгует оружием, в том числе боеприпасами, только в рамках межправительственных соглашений. Это – главное. В этой связи, ваш клиент должен организовать прямое обращение во «Внешоборонпоставку». Этот документ будет рассмотрен, и по нему российская сторона выдаст заключение. Кому, и в какой форме сделать такое обращение, я готов вам подсказать.

—   Извините, но вы меня, кажется, не так поняли. У меня имеется официальное поручение этой страны. Моя фирма имеет все легализационные документы, дающие право международной торговли боевым оружием.

—  Кто выдал вам эти документы?

—  Министерство экономики Австрии…

—  Если бы речь шла о поставках в Австрию, эти документы, несомненно, имели бы юридический вес. Но вы намерены осуществить сделку в пользу третьей стороны.

—   Австрия – нейтральная страна. Нам проще решать некоторые деликатные вопросы, чем странам, входящим в политические и военные блоки. Наш клиент, как бы это правильно сказать, в мире не пользуется всеобщей любовью. Его правительство испытывает определенное  внешнее давление. Клиент опасается, что ваше правительство, в случае прямого обращения, вряд ли пойдет ему навстречу.

—  В этом случае, тем более следует быть весьма последовательным. Извините, если вмешиваюсь в ваши дела, но на этой сделке вы можете «подмочить» свою репутацию… Скажите честно, господин Вробель, вы давно торгуете оружием?

—  Есть некоторый опыт, но закупки шли в странах Запада. Там несколько иные правила, не столь сложные, как в России. Я говорю только о легальных каналах.

—  Так вы уже встречались с кем-то из наших?

—  Да, с офицерами и генералами-сухопутчиками.

—  И каков результат? – живо поинтересовался Ванин.

—  Много обещаний, много демонстрации активности, но… Целый год впустую.

—   Как вы вышли на меня?

—  Есть люди, которые вас знают. Посоветовали обратиться. Хочу верить, что вы поможете. К тому же, господин Ванин… — Вробель сделал паузу. – Я вижу, что вы по-другому говорите, чем мои бывшие контакты. Вы говорите, как государственный человек.

—   Приятно слышать, но что вы конкретно имеете ввиду?

—  Вы взялись за проработку, не спросив, каков будет размер ваших личных комиссионных, — в глазах Вробеля засветились хитрые искорки.

—  Вы полагаете, я допустил ошибку?

—  Почему вы так думаете, что я так считаю?

—  Видите ли, господин Вробель, за внешними признаками кристальной честности иногда скрывается человеческая ленность и недееспособность.

Вробель хмыкнул. – Я никогда не думал, что на честность может быть такой взгляд.

—  Я обеими руками — за честность, за чистоту работы. Но стерильность в торговле оружием, господин Вробель, это не реально.

—   Комиссионные, разумеется, будут, но только после осуществления сделки.

Ванин знал эти трюки бизнеса, как и когда, кто и кого «кидает». Он поднял вопрос о вознаграждении не случайно. Это – путь к преодолению коммуникативных дистанций, способ формирования взаимного доверия.

Вробель продолжал: — Процент вознаграждения зависит от нескольких факторов, таких, как степень личного участия в реализации сделки, от объемов этой сделки и так далее.

— Хочу спросить вас, господин Вробель… В данной возможной сделке у вас есть интересы, кроме ваших личных и интересов страны-поручителя? Как вы вышли на заказчика?

— Хороший вопрос. Я — полковник вооруженных сил Австрии. Теперь уже в отставке. Несколько раз привлекался ООН в качестве специалиста по разминированию и уничтожению боеприпасов в странах Ближнего Востока и Африки. Приходилось работать с военными и техническими специалистами этих стран. Как я потом понял, среди них были не только военно-технические специалисты, но и разведчики. Именно они вывели меня на контакт с человеком, представлявшим правительство одной арабской страны. Прошу меня правильно понять, название страны я пока не могу вам назвать…

— Скажите, господин Вробель, ваши списки реально показывают объемы и номенклатуру возможных закупок?

—   Я ждал, что вы зададите мне этот вопрос.

Вробель ниже нагнулся над столом. – Аппетит у нашего клиента колоссальный.

—   А как насчет платежеспособности?

—  Блестяще, господин Ванин! Об этом я вам пока не могу сказать, но схема превосходная. Что касается объемов и номенклатуры, я бы хотел вас спросить, что сегодня Россия может поставить из серьезной техники? У вас есть какая-то информация?

—   Предположим, есть. И что?

Вробель заметно оживился. – Вы мне можете что-нибудь показать, или рассказать?

— И то, и другое… Но не здесь. На гражданской выставке заниматься продвижением боевой техники не этично, по меньшей мере.

—   Я вас прекрасно понимаю… Я зайду к вам сегодня после обеда. Будете на месте?

Ванин посмотрел в свой гаджет. – До 16:00 я занят. Потом буду в вашем распоряжении.

—  Also, gut! Ну, хорошо. Я зайду к вам в конце рабочего дня. Мы сможем поехать в какое-нибудь тихое, укромное место, поужинать и обо всем поговорить?

—   Полагаю, сможем…

Книга 2. Симпозиум

(отрывок: Полигон «Спаркс»)

…Когда Ванин и его группа вернулись на стрельбище, шоу было в самом разгаре.

В этот момент голос Рассела в громкоговорителе возбуждённо и торжественно сообщил:

– Дамы и господа! Мы приготовили вам сюрприз. Надеемся, он вам понравится. Итак, я имею честь представить вам первый рабочий образец «Стальной бури» – его комплексный стрелковый модуль в сочетании с электронно программируемым гранатомётом!

Народ от такой неожиданности загудел. Кто-то чертыхался, что в машине оставил фотоаппарат, кто-то жалел, что место выбрал не самое удобное для обзора.

Только тут Алексей обратил внимание на зачехлённый контейнер, стоящий в стороне от левого демонстрационного стола.

Из-под красного тента появился человек, облачённый, наподобие героев «Звёздных войн», в чёрный пуленепробиваемый костюм и высокие, на толстой подошве, ботинки. На голове у воина был замысловатый шлем с опущенным забралом. Через микрофон, встроенный в шлем, он обратился к ликующей толпе: «Я – воин, пришедший к вам из будущего! Сегодня мне предстоит показать вам принципиально новый, пионерский вид оружия – «Стальную бурю», равного которому сегодня нет в мире. От этого оружия противнику просто некуда прятаться – оно настигнет его везде!» – театрально, в духе американских шоу, размахивал кулаками «пришелец».

Потом вышел другой участник представления. Одет он был поскромнее, как и положено солдату. Он-то и должен был сделать основную работу.

Люди ждали.

Теперь уже другой голос в динамике комментировал: «Мы покажем вам пока прототип изделия, прошедший конкурсные испытания. Используемые сегодня боеприпасы ещё не обладают заданными проектными характеристиками. 20-миллиметровая граната действует на расстоянии до 150 метров, но это только начало. Наша фирма завершает разработку боеприпаса с радиусом активного действия до 500 метров, а там уже на горизонте и 1000 метров. Первый выстрел будет произведён по стоящему на трассе автомобилю. При этом взрыватель сработает от инерционного контакта с кузовом мишени. Второй снаряд запрограммирован на бесконтактный взрыв в воздухе, непосредственно над заданной точкой. Третий снаряд пройдёт над целью и по программе должен сработать на самоуничтожение. После трёх метаний гранаты оператор переключит оружие на кинетический стрелковый модуль. Огонь будет вестись обычными патронами калибра 5,56 миллиметров. Итак, леди и джентльмены, вы являетесь свидетелями рождения нового в нашей истории оружия!»

«Господи», — подумал Ванин, — «эти американцы даже такие серьёзные мероприятия превратили чуть ли не в цирковое представление».

Стрелок принял исходное положение.

Первая граната пришлась точно по корпусу автомобиля. Раздался сильный хлопок. Публика от восторга зааплодировала.

Вторая граната, пролетев над мишенью метров двадцать, казалось, не сработала. Но тут, как бы вспомнив о заложенной программе, тоже разорвалась. Кто-то разочарованно загудел, кто-то захлопал. Снаряд хоть и отклонился от задания, но всё же взорвался в воздухе. Взрыв в воздухе над мишенью осколками поражает живую силу противника, укрывшегося за преградой.

Пошёл третий выстрел. Кто-то из женщин даже взвизгнул, кто-то по этому поводу захохотал, но все эти считаные секунды люди с нетерпением ждали: что же будет на этот раз?! А всё произошло так, как и положено было произойти. Пролетев в воздухе метров триста, граната, самоуничтожившись, разорвалась на многочисленные осколки.

Ванин от возбуждения даже не замечал, как руки автоматически нажимали на спусковую кнопку фотоаппарата. Досадно, что его «мыльницей» не удавалось сделать хороших снимков на удалении. Брать с собой профессиональную аппаратуру ради двух-трёх снимков — неоправданный риск — не у себя ведь дома такое представление. За ним непрестанно следили чьи-то внимательные глаза. Кто-то только и ждал, что русский допустит ошибку, переступит за красную черту. Была одна надежда на Глорию и её профессиональный «Кэннон» с мощным телеобъективом. Она как будто прочла его мысли, и когда их взгляды встретились, она дала понять, что всё идёт хорошо, подняв кверху большой палец.

Под восторженные вопли зрителей короткими очередями заработал кинетический модуль.

«Однако, – мелькнуло в голове Ванина, – а штучка-то у них, похоже, работает. Вот тебе и скептические прогнозы некоторых наших «выдающихся» конструкторов. Как иногда раздражает это русское шапкозакидательство – наше оружие всё равно лучше. Работать надо, ребята, работать!» – мысленно Ванин обращался к своим соотечественникам. Он принадлежал к той небольшой группе посвященных специалистов, кто так же занимался этой проблематикой. В России, в мало кому известном НИИ в Сибири, полным ходом шли параллельные разработки.

Ещё во время подготовки к командировке, Ванин встретился с нашими разработчиками. По их мнению, американский проект с их затянутыми сроками и непомерно завышенным бюджетом есть косвенное свидетельство того, что, как и многие аналогичные проекты,  «Стальная буря» — мертворождённый ребёнок, средство выкачивания денег с целью, во-первых, сохранения военного научно-производственного потенциала, а, во-вторых, отвлечения внимания от реальных разработок. На самом же деле, «Стальная буря» — больше шумиха, пускание пыли в глаза общественности и конкурентов. Есть ощущение, что настоящий проект американцами ведётся секретно, без демонстрации широкой публике. Так ли это на самом деле, Ванин должен выяснить и в своём отчете доказательно обосновать. Если силы наших разработчиков брошены в неверном направлении, то, выходит, противник нас дезинформировал и пустил по ложному пути. Именно это необходимо предупредить.

В мире обстановка достаточно напряжённая и есть все основания полагать, что противник активно готовится к большой войне…

После того как отгремели последние выстрелы, Ванин, Коккорис и Глория, как и договорились накануне, быстро направились к красному «Мустангу»…

Книга 3. Экстремальная ситуация (отрывок первый)

…В кабинете шефа, кроме него самого, были ещё двое. Они слышали как Зарр по телефону разговаривал с Ваниным. Как только хозяин положил трубку, один из них, пожилой худощавый блондин с тонкими усиками и короткой стрижкой, затягиваясь сигаретой и щурясь от дыма, барабаня пальцами по столу, медленно произнёс:

– Что-то мне не нравится этот русский. За целый день одни неприятности. Почему бы нам ни перепроверить его информацию?

– Я уже дал распоряжение Кельни заняться этим, — ответил Зарр. — Но я думаю, что не мешало бы как следует навести о Ванине более подробные справки. Тебя, Майкл, я бы попросил сейчас же связаться с нашими людьми в Бейруте. Узнай, есть ли у них по нему что-то интересное…

Часом позже, уже за ужином, Зарр и Герц, третий раз за эти два дня, набирали только им известный в Бейруте номер телефона. Говорил Герц. Вернее, не говорил, а только слушал, кивая головой, да выразительно посматривая на Зарра. Минут через пять линия разъединилась, и в дальнейшем разговоре, даже если бы Ванин и слышал его, всё равно ничего бы не понял – Зарр и Герц в разговоре между собой перешли на иврит. Зарр несколько раз хлопал себя по лбу, что-то резко говорил, очевидно, ругался. Только одну, последнюю фразу, можно было разобрать: «Enough! Son of a b***… It’s time we smash him. (Достаточно! С*** сын… Пора нам его ломать.)»

Подходя к столу, где сидели Ванин и Спенсер, Зарр коротко отрезал:

– Мне надо срочно вернуться в офис. Со мной поедет Гарри. Алекс, вы с Майклом остаётесь. Надеюсь, вам не будет скучно.

Оба они, не попрощавшись, пошли к выходу.

Алексей почувствовал, что столь неожиданный отъезд Зарра — недоброе предзнаменование. С самого начала он недолюбливал Майкла. Уже через несколько минут он понял, что эта антипатия была неслучайной. Более того, вырисовывалась типичная картина его, Ванина, вербовки. Предстояла сложная игра «кто-кого».

Первым заговорил Спенсер:

– Скажите, Ванин, Вы долго были в Ливии?

– Вам стала известна и такая деталь?

– Разве это секрет?

– Нет, но я всегда старался не распространяться на эту тему.

– А в Ираке?

Ванин напрягся. «Откуда у них такие сведения?»

– Скажите, Ванин, Вам не известна такая фамилия, как Сиверов?

– Нет.

– А Ричардсон?

– Послушайте, Спенсер, на что вы намекаете?

– Я просто хочу сказать, что ваши правители допустили стратегическую ошибку, порвав в своё время отношения и с Саддамом, и с Каддафи.

– Допустим. А я тут причём?

– Представьте, как бы вы сейчас эшелонами грузили туда своих «Калашниковых», да и не только их.

Спенсера явно тянуло к эффектам. Ванин решил дать ему выговориться. Это, кажется, ему удалось.

– Ну хорошо! — продолжал американец. — Только потом пеняйте на себя, я вас предупреждал. А история была такая.

– Про семерых козлят, Спенсер? — иронизировал русский.

По тому, как заходили желваки, было видно, что шуточка Ванина Спенсеру не понравилась.

– В былые времена вашей разведкой была разработана далеко идущая программа под кодовым названием «Вундеркинд». Суть её сводилась к тому, что из числа лояльной молодёжи ещё со школьной скамьи спецслужбы подбирали для дальнейшей вербовки особо одарённых молодых людей. Они должны были быть крепкого телосложения, иметь музыкальный слух и уметь танцевать, играть на музыкальных инструментах. Такая «культурная» специализация могла пригодиться при выполнении особых заданий, где нужно перевоплощаться и в художника, и в музыканта, и в танцора. На таких ребят заводились личные дела. У них должны быть хорошая память и спонтанность мышления. За их успехами в учёбе, общественной жизни внимательно следили, всё тщательно фиксировали. Человек даже не подозревал, что на нём уже был сделан выбор и в личном деле поставлен крестик. Так вот, жил-был один русский парень. Хорошо учился в школе, был примерным комсомольцем, спортсменом. Очень хорошим спортсменом. Ему одинаково легко давались и командные игры, и восточные виды единоборства. Кстати, Ванин, первыми Вашими учителями по контактному бою были вьетнамцы? Вы всё осваивали быстро. В так называемом стрелковом кружке, кроме стрельбы из спортивных винтовок, вас учили и владению всеми видами пистолетов. Вас, для видимости, включили в резерв на предмет особого загранкомандирования. По вполне понятным причинам, вы оказались в числе избранных. Пройдя все мыслимые и немыслимые тесты, собеседования, вы успешно прошли все стадии легализации. Лучшей конспирации вряд ли кто ещё в мире придумает. У ваших шефов ум был завидный. Так вы попали в спецконтингент, который занимался подготовкой особого отряда в одной из арабских стран. Скажем, в Ираке… В лояльном Советскому Союзу Ираке. В этом отряде, входившем в состав Национальной гвардии, занимавшейся исключительно охранными мероприятиями, вы и ваши товарищи к охране имели такое же отношение, как я, Майкл Джозеф Спенсер, к балету.

Книга 3. Экстремальная ситуация (окончание отрывка)

Спенсеру самому понравилось такое сравнение, и он, довольный своей метафорой, откинувшись в кресле и задумчиво глядя в потолок, продолжал:

– Основаться в зарубежной стране, тем более на Ближнем Востоке, где можно с лёгкостью запутывать свои следы, – решение просто гениальное. Все ведь считают, что Лёша Сиверов честно трудится где-нибудь на нефтедобыче в Аравийских песках. Фамилия Сиверов – это же ваша фамилия по легенде, не так ли? За тот год, который вы действительно ударно отработали, только в совсем другом качестве, вы трижды были переведены с одного объекта на другой. Казалось, что тут необычного? Однако если хорошенько почитать кое-какие не совсем открытые документы, выясняется, что, выбыв из точки «А», в точку «Б», вы попадали с разрывом в пять, а то и десять дней. Вы спросите, что из этого? Ванин, я ведь вас предупреждал! Так вот, если сравнить эти интервалы, то они совершенно чудесным образом совпадают с несколькими операциями. В первой операции был убит президент одной ближневосточной страны во время своего визита в Афины. Ошибка этого политика заключалась в том, что его правительство вдруг, не посоветовавшись, решило сменить курс политической ориентации. Конечно, после того, как в эту страну, в этот, поначалу послушный, режим были вложены некоторые денежные средства, были сделаны ставки, такие повороты не могут пройти без последствий. Итог – виртуозный выстрел точно в глаз. В другом случае, якобы от рук арабских экстремистов, в секторе Газа погибает председатель правления крупного лондонского банка. Повод – намерения финансировать поставку большой партии оружия в недружественный блок. Причём тут вы? Почерк киллера тот же – снайперский выстрел в глаз. На этот раз калибр был посерьёзнее. У бедняги полностью была размозжена задняя часть головы. Классическая формула, доведённая до совершенства: «Один выстрел – один труп». Ещё раз подчёркиваю прагматизм ваших учителей, Ванин. В одном тихом швейцарском городке, в маленьком сереньком домике, под названием банк, на мало кому известное имя положена кругленькая сумма. Ну, не то чтобы огромное состояние, но и не копейки. А предъявитель должен показать, как вы думаете, что? Нет, не банальную оторванную половинку купюры. И не отпечатки пальцев. И даже не радужную оболочку глаза. В банке находится химическая формула вашего индивидуального запаха. Хорошо сработано, не правда ли? Но позвольте, спрóсите вы, почему бы не поехать в этот городишко сразу? Ваши шефы и тут всё продумали с основательностью компьютера. Им нужна была гарантия того, что вы будете молчать и работать, работать и молчать. Но не проще ли было вас взять и так же, тихим выстрелом, прикончить или, как ещё пишут в бульварных детективах, залить ваше живое, ещё реагирующее тело, кислотой в ванне, а потом просто спустить в канализацию? Возможно, так было бы проще. Благо, удобных случаев в вашей карьере было несколько. Чего греха таить, вы им были ещё нужны. Вы – ценный кадр! Вы – их заложник, и вы нужны им живым! Длительная консервация агента – приём хорошо известный. Но у ваших шефов был, ко всему, ещё и изощрённый, садистский ум. Им было, наверное, приятно, когда вместе с вкладом положили и условия его выплаты. Вклад был заморожен до определённого срока. Они даже оформили его как срочный, чтобы и проценты шли. Какая забота, не правда ли? Кстати, вам ведь к этому сроку исполнилось бы шестьдесят? Ну чем не выходное пособие по пенсии! Продолжать дальше? Хорошо. Хотите, я скажу вам, Алекс, как вы бесславно закончите свою оперативную карьеру? Когда вы начнёте терять свои профессиональные кондиции по причине возраста или по иным причинам, вас тут же спишут. Тихо и без суеты. Для начала вас, возможно по благовидным мотивам, переведут из центра куда-нибудь в глухомань. Вам скажут, что такой ценный кадр нужен сейчас именно в этом месте. Пройдёт два-три года, когда вы окончательно сойдёте со сцены и о вас начнут забывать, с вами случится либо инфаркт, либо трагический несчастный случай, а может ещё что-то из ряда нелепой бытовухи. Вам даже не дадут дожить до почтенного возраста, чтобы вы смогли воспользоваться обещанными сбережениями. Вспомните фильм «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?» Такова жестокая реальность, Алекс. Я редко ошибаюсь, друг мой. Практически никогда…

Книга 4. СОМ — РЫБА СКОЛЬЗКАЯ (завершающий отрывок из романа)

В том, что группа так называемых инициативников, во главе с работником оборонного предприятия по фамилии Сомов, а по оперативной кличке — «Сом», вышла на наших сотрудников вместо американских была доля случайности. Поэтому, начав операцию по пресечению подрывной деятельности инициативников, для создания максимального сходства с иностранцем, потребовалось использовать привлечённого со стороны бывшего сотрудника оружейного предприятия Ванина в образе инспектора Редклифа, якобы прибывшего в Россию для работы в двусторонней инспекции по вопросам ограничения выпуска ракет средней дальности действия. Сомов и его подельники планировали получить американское гражданство в обмен на техдокументацию компактной термоядерной бомбы.

*   *   *

…Эта встреча Редклифа с Сомовым получилась нервной и напряжённой. Когда разговор коснулся мотивации действий Сомова, его на какой-то момент покинуло самообладание. Несколько раз глубоко и часто вдохнув воздуха, он просил не перебивать… Годы его уходят, а жизни он так и не видел. Он любит путешествовать, но, работая на секретном предприятии, не имел права выезда за границу, да и средств на это у него не было. «Мне обрыдли эти хамские рожи! В России никогда не было и нет справедливости. Каждая сволочь может тебя оскорбить, унизить… На гроши, которые тут называются «зарплатой», даже приличной верёвки, чтобы повеситься, не купить». Расчувствовавшись, Сомов рассказывал о своих личных неудачах. Он давно уже искал случая покинуть Россию, но всё никак не находил способа. «И тут пришла мысль о бомбе! На самом деле, это была высокоэффективная установка по производству промышленных алмазов. Его разработка патентопригодна и может дать большой экономический эффект. На приличной технологической базе она может реально быть доведена до компактной боевой термоядерной бомбы. Кроме того, у него имеется несколько других интересных разработок, в том числе система кодирования информации. Система обеспечивает стопроцентную защиту от хакеров…» Голос его вдруг задрожал, а на глазах появилась тонкая влажная пелена.

Намекая, что на этом разговор окончен, Сомов достал из кармана коробок спичек, передал их Редклифу: «Эти спички были выпущены в 1947 году. Обычно в таких коробках их паковали по 60 штук. Здесь же 47 спичек. Если Вы когда-нибудь захотите связаться со мной, то любой человек, подойдя ко мне, должен передать эти самые спички, ровно 47 штук. Это будет условным паролем от вас».

Редклиф молча положил коробок в карман и, не прощаясь, открыл дверцу «Жигулей».

Неожиданно его остановил голос совсем другого, совсем незнакомого человека – холодный, властный и жёсткий: «Постойте, Редклиф. Какие же вы все примитивные… Сядьте на место!»

В уазике, где на связи находились оперативники, – шоковое состояние. Охтоменко от охвативших его эмоций выхватил пистолет: «Андрей, пора Валерича выручать. Я этому пидеру глотку перегрызу», – сквозь зубы процедил он и, почему-то нагибаясь, направился к двери.

«Охтоменко, стоять! – Буйнов с размаху хлопнул его по спине. – Не ссать, Юра! Он сам справится».

«Сом»… нет, это уже был не «Сом», а какой- то хищник, зверь, стремительным броском перегнувшись через пассажирское сиденье, с силой захлопнул дверь:

– Редклиф, грёбаный вы разведчик. Вы внимательнее посмотрите в коробку. Там – двойное дно. Там – микрочип, съёмный носитель. Это – моя последняя новинка. Получите, сэр, термоядерную бомбу! Сомов вам – не дешёвка… Я с вами ещё разберусь в Штатах… Как вы все… Как ты… Однако… Однако вам лучше не рисковать. Переправьте это в ваше Посольство, – интонации его были отрывистые, как приказ. – Но не пытайтесь сами открывать файлы! Это не для тупоголовых! Это – единственная копия документа. Пароль доступа известен только мне. Если вы не послушаетесь, файлы самоуничтожатся. Я – в Америке, доступ – ваш.

Редклиф сохранял внешнее спокойствие:

– Я знаю, что мне делать. Меня не надо учить, тем более – пугать, Сомов. Если это очередная пустышка, теперь уже я вас найду, будьте уверены. Впрочем, если вы нас столько времени дурачите и водите за нос, проще сдать вас русским. А?! Как Вам такой ход?..

Это была последняя встреча «агента Джона Редклифа» с «Сомом». Но это отнюдь не означает, что работа по «Сому» на этом закончилась…

Когда же операция была завершена, когда к главному фигуранту были применены меры пресечения, в закрытых для широкой публики печатных источниках появилась коротенькая заметка:

«Оперативниками УФСБ РФ по Хабаровскому краю была вскрыта и предупреждена противозаконная, враждебная деятельность группы инициативников. Под угрозу был поставлен не только авторитет Отечества – масштабы всей этой истории могли иметь серьёзные международные последствия. Хабаровские чекисты ещё раз доказали, что злоумышленникам мы умеем ставить надёжные заслоны. За проявленный профессионализм, изобретательность, умение мыслить оперативно и взвешенно, за проявленные силу воли и мужество решением Правительства РФ к высоким государственным наградам представлены: полковник Б., подполковник О., майор Г. Ряду сотрудников Управления вручены ценные подарки»…

Отдельной почтой в Хабаровское Управление доставили ещё один пакет, который не предавался огласке в «Вестнике контрразведки». В нём сообщалось о том, что Ванину Алексею Валерьевичу по совокупности заслуг в деле защиты интересов и безопасности Российской Федерации выносится благодарность от имени Президента страны. Решением руководства Ванину А.В. вручается ордер на квартиру из Фонда краевого правительства.

Там же лежал обычный не запечатанный почтовый конверт с запиской, написанной от руки: «От души поздравляю с наградой. Желаю крепкого здоровья и бодрого настроения. Привет супруге. Что бы мы без них, жён наших, делали? Генерал- лейтенант В. Селиванов.

P.S. Алексей, мой дорогой товарищ. Уверен, тебе будет приятно узнать, что в Зале офицерской славы нашей с тобой службы есть несколько твоих рабочих фотографий. Правда, все они деперсонифицированы, как сейчас говорят, но я-то хорошо помню наш с тобой совместный дебют в «Тирольской рапсодии». Так держать, Лёха! Братски обнимаю, Василий».

Из серии «Бабушкины истории». «Как я научилась читать».

Сколько помню, наша мама с самого утра, задолго до того, как детвора проснётся, успевала и в огороде навести порядок, и в палисаднике цветы подпушить, и на день еды приготовить.

Старшая наша сестра Маруся уже выросла, и мать выдала её замуж. С мамой жили только Люба — средняя дочь — и мы с совсем ещё малышкой Танечкой.

В поисках заработка отец наш завербовался куда-то на Дальний Восток, да так там и остался. Впервые я увидела его, когда училась уже в третьем классе. Всю семью на себе тянула мать. Благо, по соседству жил дед Дмитрий – отец нашего запропастившегося отца – со своей второй, сварливой женой бабкой Матрёной.

Малолетняя сестрёнка была в основном под присмотром Маруси. Я числилась среди подопечных Любы, но мне часто удавалось улизнуть в гости к деду. Хотя мне и было-то не больше шести лет от роду. Дмитрий Акимович слыл человеком образованным, начитанным, опытным агрономом – продвинутым, как сейчас сказали бы. Чтение для него имело особое значение. Но у него были две пренеприятнейшие болячки: совсем слабое зрение и постоянно холодные, малопослушные ноги. Он даже летом валенки носил.

Для своих обходов по любимому яблоневому саду в качестве помощника и проводника он всегда брал меня. Ходит, бывало, смотрит на деревья, что-то себе помечает и заодно рассказывает мне. Вроде я что-то в садоводстве понимаю. Я ему и помидоры помогала выращивать. За мой посильный труд дед частенько преподносил то красный помидорчик, то душистое яблочко.

Однако глаза его стали видеть ещё хуже. Чтобы оставаться в курсе мировых и внутрисоюзных событий, деду надо было как-то решить проблему со зрением. Очки ему давно были бесполезны, наша радиоточка постоянно находилась в состоянии ремонта, а про телевизор вообще речи не было. Оставалось только чтение газет. Так мало-помалу он научил меня азбуке и чтению. Говорят, в детстве я была смышлёным ребёнком, всё схватывала буквально на лету. Дед, бывало, не снимая валенок, ложился на заправленную кровать, сажал меня на ноги и давал в руки газету. Я научилась читать вначале заголовки, а если какая-то статья вызывала у деда интерес, я начинала медленно читать сам текст. Вначале плохо получалось, но выбора не было, дед терпеливо ждал, когда мои навыки станут получше. Правда, зачастую я ничего не понимала из того, что было напечатано в газетах, но хода назад у меня уже не было. Так я и научилась читать.

Помню, дед Дмитрий подарил мне небольшую деревянную тумбочку. Настоящую взрослую тумбочку с выдвижным ящичком! Я была в неописуемом восторге! Это был мой собственный тайный школьный кабинет. Сюда я умудрилась засунуть все свои нехитрые и немногочисленные игрушки: какие-то баночки, коробочки, ленточки, прищепочки, огрызки карандашей и школьные ручки с чернильными перьями. Своих кукол и красивых игрушек у меня никогда не было – для скудного семейного бюджета это было непозволительной роскошью. Из кусков бумаги и обрывков газет я придумала себе тетради, школьный дневник, учебники. Я мечтала, когда настанет тот день, когда мама купит мне портфель и форму и поведёт в школу – я ведь уже умела хорошо читать и считать!

Однажды дед принёс мне красивое, аппетитное яблоко. Я не стала его есть сразу, а принесла и положила в свой школьный кабинет: «Сейчас я его есть не буду. Вот завтра мама отведёт меня в школу, там я его и скушаю.»

Было это как раз накануне 1 сентября, когда начинался новый учебный год. Моя двоюродная сестра и некоторые подружки собирались в школу. Собиралась и я, как могла. Я ждала, что вот сейчас мама откроет дверь и скажет: «Шурочка, пошли в школу.»

Но этого не случилось. Вчера мама сказала, что мне ещё рано, что мой черёд – только через год. Но всё равно где-то в глубине души я надеялась на чудо. В моих детских мечтах школа всегда была чем-то светлым и притягательным, почти волшебным.

Вот мимо нашего дома прошла группа одетых в новую форму, с цветами в руках, соседских детишек. А для меня чуда так и не свершилось. Я стояла, спрятавшись за оконную шторку, и тихо плакала. Моя надежда скрылась за поворотом улицы вместе с теми, кому несказанно повезло.

Помню любимую учительницу Нину Александровну, которая была у нас в первом классе. Где-то подспудно я во всём хотела быть на неё похожей, старалась подражать ей. Я торопилась стать большой, грамотной и самостоятельной. Мне всегда хотелось быть лучшей и самой умной. Эта целеустремлённость, решительность и даже дерзость так и остались со мной на всю оставшуюся жизнь. Кто знает, может быть, именно эти качества дали мне необходимую мотивацию хорошо окончить среднюю школу, поступить в престижный технический институт, родить и воспитать двоих сыновей, потом, уже в зрелом возрасте, получить второе высшее – финансовое – образование, сделать успешную профессиональную карьеру. Такой уж у меня характер.

Права была моя мама, говоря: «Что заложено в гузне, не перекуёшь и в кузне».

Мокрый снег

В такое время дня здесь редко кто бывает. Бармен занят своими делами за стойкой: протирает фужеры и стаканы, готовясь к вечернему наплыву народа.

Но сейчас здесь никого нет, только он один. На столе – эта утренняя газета, купленная в метро, в которую он так и не удосужился заглянуть. Зачем её вообще купил? Так, от нечего делать.

Она никогда не была пунктуальной, опаздывает уже на полчаса. Но она придёт, уж он-то знает.

Он мелкими глотками потягивает свой двойной эспрессо. Может, заказать чего-нибудь покрепче? Нет, пить сегодня нет настроения.

За окном – мелкий дождь вперемешку со снегом. На дороге – слякоть. Сыро и зябко. Промозглая погода. Но в баре тепло и уютно.

На противоположной стороне улицы – вывеска. От дождя дешёвая реклама набухла, угол её отклеился от щита. Ветер лениво треплет мокрую бумагу.

Как уныло. Хорошо, что бармен не стал включать музыку. Музыка как-то неуместна. Лучше посидеть в тишине. Как это он раньше не заходил сюда? Здесь вполне чисто и приятно. Немного теплоты и покоя – вот что нужно человеку.

Толстое оконное стекло надёжно защищает его от непогоды и городского шума. Он подумал: «За этим стеклом и в мягком свете спотов я, наверное, сейчас выгляжу как рыба в аквариуме».

Она его сразу увидела. Села за столик:

– Извини, что я тебя вытащила сюда в выходной день. Хочу вместе всё обсудить.

– Тебе что-нибудь заказать?

– Как ты думаешь, не будет ли это слишком, если в такую рань закажу бокал вина?

– Как хочешь.

– Хорошо, тогда мне мартини с водкой.

Бармен принёс мартини, аккуратно поставил перед ней.

– Не хочешь выпить чего-нибудь со мной?

– Нет, не хочется.

– Раньше тебе нравился мартини.

– Сегодня не хочу.

– А ты осунулся. Небритый, глаза красные. Ты много пьёшь и работаешь, – она протянула руку, пытаясь пальцами провести по его заросшей щеке.

Он остановил её, отклонив голову назад:

– Не надо. Ты хотела, чтобы мы о чём-то переговорили, не так ли?

– Полагаю, мои вещи могут пока побыть у тебя. Надо во всём разобраться, насколько всё это серьёзно. Ты не возражаешь?

– Ты хочешь сказать, что ещё думаешь вернуться?

– Дорогой, ты же знаешь, как я тебя люблю. Я тебя всегда любила.

– Не думаю, что после всего случившегося за последнее время я смогу жить с тобой.

– Правда, я тебя всегда любила, ты об этом знаешь. Все эти годы. Твои проблемы с новыми инвесторами никак не повлияли на моё… на наше решение.

– Все твои слова – в прошедшем времени.

– Мерзавец, ты мне не веришь! Но я не лукавлю. Я тебя всегда любила! И сейчас тоже. По-своему.

– Интересно. Мне даже любопытно.

– Не будь таким жестоким! Я запуталась. Не знаю, как я теперь буду без… – на её глазах навернулись слёзы.

Она достала из сумочки носовой платок:

– Ну скажи, в чём я виновата?

– Прекрати, ради бога. Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты плачешь. А разве я виноват, что ты… – он старался подыскать правильное слово, но такое слово никак не находилось. – У тебя и на работе театр, и дома…

– Ты не ошибся, мы действительно познакомились в «Альберт-холле»… Я долго не хотела тебе говорить про это, всё держала в тайне.

– У тебя это неплохо получалось.

– Я всегда считала, что ты достаточно интеллигентный, понимающий человек… Дело зашло слишком далеко. Я не могу это дальше скрывать от тебя, притворяться и обманывать.

– Только не пытайся разыгрывать благородство.

– Как ты жесток!

– Если бы ты бросила меня и ушла к другому мужчине, к сопернику, я бы ещё как-то понял. Пусть даже не согласился бы, но понял. В этой же ситуации… У меня даже в голове такое не укладывается.

– Ты, наверное, думаешь, я – извращенка?

– Я этого не говорил, ты сама так сказала.

– Я знаю, ты меня осуждаешь.

– Уже нет. Просто не могу всё переварить. Впрочем, мы живём в странные времена, и мне в этой жизни не всё понятно.

– Прости меня за всё, – у неё снова появились слёзы.

– Мне пора идти.

– Ты куда? – спросила она.

– Нам не по пути, – сказал он.

       Он оставил её допивать Мартини, а сам, расплатившись с барменом, взял пальто, свой саксофон в стареньком футляре и вышел на улицу.

Подняв воротник и застегнув верхнюю пуговицу, пошел по пустынной улице, мимо промокших витрин и вывесок.

Если вы подумали, что он украдкой смахнул слезу, вы ошибаетесь. Просто мокрый снег слепит глаза.

– …..! Ветер усиливается! – выругался он и прибавил шагу.

Миниатюры

GEORGIA ON MY MIND

 Саксофонист недовольно насупился, когда этот немолодой уже человек без приглашения подошёл к оркестру и взял микрофон, но потом прислушался, понял, с кем имеет дело.

Пошел проигрыш и сольная партия пианиста.

— Извините за бестактность… Вы где вокалу учились? — спросил саксофонист.

—  Практически нигде.

—  У вас прекрасный слух. И голос — чисто джазовый. Такое звучание появляется только с возрастом.

—  Разве это голос, сынок! Так, просто чувства. Просто теперь они не такие радостные.

—  Как бы это не называлось, но как вы — не каждый сможет.

—  Извини, сейчас будет концовка, — сказал старик, и продолжил: — Georgia, Georgia on my mind… O, yeah…

Взяв последний аккорд, пианист одобрительно кивнул головой: — Спасибо, отец.

Те двое, что сидели в ресторане у двери, ведущей на кухню, вяло поаплодировали.

—  Дедуля недурно слабáл какую-то иностранную вещь, — сказал один.

—  Слабенький оркестр. Наспор, они даже элементарного рэпа сбацать не смогут, — ответил другой, запихивая в рот жирный кусок поросятины.

Старик не мог не слышать этого диалога. Проходя мимо, он посмотрел в их сторону и грустно улыбнулся.

Он вернулся на свое место у окна, к давно остывшему кофе.

Время позднее, уже пора-бы идти, но ему некуда торопиться.

Он думает о Рее Чарльзе, об Элле Фитцджеральд, о Луи Армстронге… Он думает о тех временах, когда был молод.

СТАРЫЙ ШАРМАНЩИК

В былые времена, ещё до эпохи повальных санкций, я каждый март на протяжении одиннадцати лет ездил в Нюрнберг на Международную оружейную выставку IWA — Internationalles Waffen Austellung в качестве участника.

На пандусе от станции метро к выставочному центру утром и вечером, когда народ валом валил на выставку и после неё, как штатный часовой стоял дед-шарманщик. Видавшая виды, изрядно обшарпанная шарманка, поношенная тирольская шляпа, неброская одежонка музыканта… Старик, видимо, страдал астмой — рот его был постоянно приоткрыт, худые, давно небритые щеки надувались в такт дыханию. В глазах застыл безучастный взгляд в никуда.  Проходившие мимо сердобольные люди бросали в его чашечку монетки. И все одиннадцать сезонов у него была одна и та же мелодия…

А потом его не стало. Кого бы я не спрашивал, никто не мог сказать, что с ним случилось, куда он пропал, но выставка для меня утратила один из своих трогательных элементов.

Виниловая пластинка.

Нынче, в наш век компьютеров и прочих высоких технологий, пичкают нас с эстрады феерическими шоу.

Мощная акустика, спецэффекты, подпевочка, подтанцовочка, лазерные пушки – расстреливают прямо в упор.

Работают только уши и глаза, но сердце отдыхает…

Он заводит свой старенький проигрыватель, берёт в руки виниловую, ещё в молодости полюбившуюся, пластинку. Одни только названия чего стоят: «Парень, который в тебя влюблен», «Ты делаешь больно только тем, кого любишь», «Постучи в дверь рая», «Невнятный блюз»…

Крутится пластинка.

И ничего, что у певца не хватает голоса — есть люди, которые поют не только голосовыми связками.

Ненавязчиво синкопирует фортепьяно, щётками шуршит ударник, мягко держит ритм контрабас…

В музыке, как и в писательстве, не обязательно выдерживать классическую схему: «завязка – развитие темы – кульминация, поиск истины — развязка». Слову и ноте нужно придать чистоту звучания, исполненную искренности. Но только мастеру дано владеть выразительностью  паузы.

Он видит блюз как чёрно-белое кино, как что-то очень интимное и дорогое.

Душа тонко настроена, выдаёт диезы и бемоли, берёт тихие септаккорды, входит в резонанс с чувственностью мелодии.

Он слушает и не замечает, как руки сами начинают выстукивать такт. 

Величие личности.

Не могу не согласиться с правотой замечательной фразы: выдающаяся личность не нуждается в подтверждении своего величия.

Действительно, разве приходило когда-либо в голову Сергию Радонежскому, Далай-Ламе, Матери Терезе или Махатме Ганди устраивать пиар-кампании ради собственной рекламы, ради желания показать, какие они очень важные персоны?

Нет, они словом и делом демонстрировали людям другое: скромность и доброту, справедливость и стремление помочь страждущему. Они несли народу свою любовь и великую мудрость.

Напрашиваются сравнения и аналогии из современной жизни.

Жаль, но истинных аналогий, масштаба личности катастрофически не хватает.

Птенец синицы.

В Пятигорске каждый знает прогулочный терренкур в районе места дуэли Лермонтова у подножия горы Машук.

Мы с женой там почти каждый день занимаемся скандинавской ходьбой, следим за своим здоровьем, разминаем ноги и тренируем дыхание.

Кроме нас тут многие занимаются тем же.

Однажды, только мы вышли на свой обычный маршрут, жена, как обычно, прибавила ходу и ушла вперед. Я же неторопливо пошел обычным шагом.

Гляжу, шагах в пятидесяти от меня собрался какой-то народ, человек пять. Подойдя поближе, разобрался: на обочине возле леса стоит здоровенный мужик — ручищи крепкие, короткие и толстые как сардельки пальцы, черная густая борода, крупная лысеющая голова, плотная фигура с начинающим оформляться животиком. Мужик смотрит на выпавшего из гнезда птенца синицы, разговаривает с окружившими его сердобольными женщинами:

— Вот я и думаю, что с птенцом делать? Тут рядом среди деревьев я видел кошку. Эта тварь его сразу сожрет, стоит только его одного оставить.

Женщины повздыхали, но решения проблемы у них так и не нашлось. 

У мужика жалость на лице написана. Даже какое-то отчаяние.

Я решил высказать свое мнение: — Думаю, птенца не стоит брать в руки. Во-первых, для него будет большой стресс. Во-вторых, учуяв чужой запах, тем более запах человека, родичи могут отказаться от малыша, перестанут кормить его. У Матери-Природы свои законы, не надо в них вмешиваться. Лесные птички выживают за счет большого количества птенцов в выводке. У синички их бывает до восьми — десяти. Выживают из них два-три, а то и меньше. Кормовая цепочка, понимаете ли. А, может, его карма в том, чтобы ценой своей жизни не дать погаснуть в нас чувству сострадания и жалости к слабому и беззащитному?

Вижу, мои комментарии дамам не понравились, а большой дядя совсем растрогался: — Нет, так ведь нельзя! Мы же — люди, должны что-то придумать, — почти по-детски плаксивым голосом сетовал он.

Было видно, в его глазах появилась сырость.

Я вдруг почувствовал, если еще что-нибудь скажу про Закон выживания, женщины меня вовсе осудят, а то и пошлют куда подальше с моей философией.

Я не стал обострять ситуацию, зашагал своей дорогой. Шагов через пятьдесят, оглянулся.

Женщины, похоже, собрались углубиться в лес, свернули с дорожки.

Мужик нагнулся, поднял беднягу птенца и посадил повыше на дерево. Постоял, посмотрел вверх, задрав голову, потом смахнул слезинку и легко пошел прочь, к себе на работу, куда-нибудь в мастерскую, к своим обычным, рутинным делам. Там он откует и заточит острый нож, чтобы им заколоть поросенка и сделать себе к ужину шашлык.